ЧАСТЬ 1

Глава первая

“Вот, оно опять начинается”, - думал Томас Андерс. Искривив в брезгливой гримасе красивый рот, он с мутной тревогой глядел на Университетский проспект через окно и прислушивался к голосам, раздававшимся из-за полуоткрытой студии. Единственным его желанием в этот момент было, чтобы поскорей закончилась эта омерзительная сцена. Два голоса – женский и мужской – о чём-то ожесточённо спорили. Женский – безапелляционный, визгливый, произносящий конец каждой фразы так, что Томасу хотелось заткнуть уши, чтобы никогда больше этого не слышать, - принадлежал его жене Норе Баллинг. Мужской – холодный, язвительный, - слышался реже и принадлежал Дитеру Болену, партнёру Томаса и другу. “Бывшему?” - такой вопрос задавал себе Томас всё чаще. Ах, если бы всего лишь год назад ему кто-нибудь сказал, что холодная тень отчуждения ляжет между ним Дитером, и при встрече они едва будут здороваться! Томас вздохнул и прижался лбом к оконному стеклу. “Я бы не поверил, нет, не поверил…” Конец сцены был банален и для Томаса обычен до отвращения. Первым из студии вышел, вернее, выбежал Дитер. Томас спустя секунду услышал, как в конце коридора хлопнула дверь его кабинета. Второй, с видом оскорблённого достоинства и поруганной добродетели, студию покинула Нора и направилась к мужу. Томас даже не повернул головы в её сторону. “Пошли”, - бросила она мужу тоном приказа. “Ты иди, а я сейчас… через минуту”, - помедлив, ответил Томас. “Что ещё?” - недовольно, высокомерно подняв брови, осведомилась Нора, но так как, во-первых, Томас молчал, а, во-вторых, очередной скандал с Боленом, по-видимому, доставил ей более милостивое расположение духа, то она распорядилась: “Ну, ладно. Только быстрее. Я жду тебя в машине”. С мужем она почти всегда говорила короткими, резким предложениями. То ли дело её животные! Томас не возражал: он привык, за не такой уж долгий срок совместной жизни с Норой Баллинг ему пришлось привыкнуть ко многому. Хотя, впрочем, ему было всё равно.

Стук её каблуков действовал на Томаса раздражающе, - признак начинающейся мигрени. Он подождал, пока её шаг затихнут в конце коридора, постоял ещё несколько секунд, не шевелясь и глядя в одну точку где-то на горизонте, потом тряхнул головой, словно приняв какое-то решение, и отправился в противоположный выходу конец коридора – туда, где некоторое время назад гулко, словно выстрел, хлопнула дверь. “Я должен пойти к нему. Я должен поговорить с ним. Так продолжаться дальше больше не может”, - думал Томас, шагая по длинному коридору, мимо бесчисленных дверей. Подойдя к кабинету Дитера, Томас немного поколебался: он понимал, что разговор, если и состоится, будет не из лёгких. Ему одновременно хотелось и не хотелось, чтобы Дитер оказался там. Ну, будь что будет: Томас толкнул ногой незапертую дверь, она бесшумно отворилась. Верхний свет в комнате был выключен, горела только настольная лампа. Дитер сидел за столом, уронив светлую голову на скрещённые руки. Очевидно, он не слышал, как Томас вошёл к нему. Казалось, он спал, но когда Томас осторожно тронул его за плечо, он резко поднял голову. Томас вгляделся в лицо партнёра: Дитер был бледен, как мел, на висках выступили капельки пота, черты исказила гримаса боли. “Что с тобой? Ты нездоров?” - не на шутку встревожился Томас. Но Дитер, видимо, вовсе не нуждался в его сочувствии. Он резким движением руки сбросил руку Томаса с плеча и откровенно враждебно посмотрел на партнёра: “Сделай одолжение, оставь меня в покое!” – ледяным тоном отчеканил он. “Но… - Томас хотел сказать: Я не могу оставить тебя. Тебе же плохо!”. “Оставь меня в покое!” - повторил Дитер и закрыл глаза, показывая, что разговор окончен. Томасу ничего не оставалось, как повернуться и уйти. Он знал, что если уж Дитер повёл себя так, то всё равно разговор обречён на провал. Но в то же время ему было нестерпимо больно и горько. Ведь когда-то они были друзьями и не просто друзьями – казалось, братья не могут больше значить друг для друга, чем значили друг для друга он и Дитер. И теперь, буквально на глазах они превратились в злейших врагов. Почему? Томас боялся задавать себе этот вопрос, потому что боялся чёткого ответа на него – большая часть вины лежала на нём.

Стеклянная дверь здания с треском захлопнулась за ним. Томас накинул плащ (июнь был холодный и часто шли дожди), подошёл к коричневому спортивному “Порше”, открыл дверцу. Машину водить он не любил, поэтому с радостью предоставлял Норе приводить это шоколадное чудо техники в движение самой. Опустившись на сидение, он по привычке уставился в окно. Но пролетавший за окном северо-германский пейзаж отнюдь не интересовал его. Томас был занят своими мыслями – плохое настроение всегда побуждало его к этому:

“Ну-с, господин Андерс, вы же – Бернд Вайдунг-Баллинг, не пора ли вам подвести некоторые итоги вашей жизни? Ничего, что вы ещё и четверти века не прожили на этом свете. Люди гораздо моложе вас уже могут с чистой совестью констатировать, что жизнь прожили не зря. Чего отнюдь нельзя сказать о вас. И это можно доказать с лёгкостью. О чём вы мечтал, скажем, лет 5 назад? О известности, как минимум в пределах страны, как максимум – за границей – ха! Известность-то есть, но много ли здесь вашей заслуги? Дом – полная чаша – хм! Дом-то есть, только вам он не принадлежит. Иметь несколько милых детей, наконец, любимая красавица-жена – мда-а…”

Томас искоса посмотрел на плоское, невыразительное лицо жены. Тщетно он пытался найти в душе хотя бы тень если не любви, привязанности, то хотя бы симпатии к ней. Этого не было ни теперь, ни вообще когда-либо. Это был чистейший брак по расчёту, хотя раньше Томас как-то стеснялся признаться себе в этом, сглаживал это определение. Вступая в брак, каждый преследовал свою цель – Томасу нужны были деньги, много денег, чтобы не думать о завтрашнем, сегодняшнем дне и о будущем детей. Норе же нужна была его известность – никаких шансов прославиться самой (её короткая карьера фотомодели была более чем неудачна) она не имела, и поэтому она желала использовать для достижения цели талантливого молодого человека. Но когда он надели друг другу обручальные кольца, оказалось, что одна из сторон вовсе не собиралась выполнять условия этого молчаливого договора. Томас не увидел из её денег ни пфеннига, мало того - лишился своих, а Нора, став его законной супругой, вовсю использовала своё новое положение. Кроме того, её, видимо, всерьёз оскорбило то, что муж вовсе не питает к ней никаких нежных чувств, и словно мстила ему за это. Томас искренне недоумевал: ведь он никогда не давал и повода думать, что испытывает нечто подобное. Быстро поняв. Что в постели всё равно от него ничего не добьёшься, она с шокирующей быстротой откровенностью взялась за поиски “замены”, суетливо стараясь понравиться каждому подвернувшемуся под руку мужчине, что, впрочем, плохо получалось. Томаса очень позабавила её попытка обраться к Дитеру. Но тут она получила резкий, насмешливый и недвусмысленный отказ. После чего она просто возненавидела Болена всей душой. Она даже пыталась соблазнить Луиса Родригеса, этого толстого добродушного увальня, большого любителя пива и свиных отбивных… Но Томасу было всё равно, лишь бы его не заставляли выполнять супружеские обязанности. Единственное, чего он не мог простить себе, так это то, что венчался с ней в церкви – он считал, что совершил клятвопреступление, против чего восставала его совесть верующего, католика. “Что, не вдохновляет? – усмехнулся он над собой. – Ещё бы! И не только тебя, дурак. Вот где был твой главный прокол, вот где ты, тупица, налетел на мину, так тебе и надо! Сиди теперь словно кролик в клетке и не пищи, если сам напросился!”…

“…я думаю, это обойдётся тысяч в 200, но ни машины, ни драгоценностей продавать я не хочу. Как ты думаешь, операция мне пойдёт на пользу? Ты вообще слышишь меня?” - голос жены вывел его из задумчивости. Томас удивился себе: за время супружеской жизни он выработал у себя небесполезную, учитывая то, что Нора обладает прямо-таки непомерной болтливостью, привычку не слушать и не вникать в суть произносимых ею слов, делая заинтересованный вид, изредка вставляя краткие одобрительные реплики, думая в это время о своём. Но сегодня он что-то совсем отключился, не заметив, что пока он обдумывал свою загубленную жизнь, Нора произнесла целую речь. Узнав, что темой длиннющей тирады было намерение Норы сделать себе пластическую операцию, Томас чуть не прыснул. “Милая моя, - не удержался он от колкости, - да тебя ведь целиком и полностью надо перекраивать заново!” Но Нора упорствовала. Да и признаться, Томаса это мало волновало, тем более, что есть и выгодная для него сторона: в этом случае она должна оставить его в покое не менее чем на 12 дней.

Томас и Нора жили в 15 минутах езды от города в шикарном пригороде. Их вилла находилась в довольно мрачном месте – на опушке букового и вязового леса. Это было выстроенное без особых понятий о стиле, но довольно претенциозное 2-этажное здание красно-белого кирпича. Нора была от него в восторге, Томас же возненавидел этот дом с первого взгляда: в нём он чувствовал себя не более чем предметом обстановки, ещё более вычурной внутри, чем снаружи – лабиринты разноцветных, разновеликих комнат, заставленных громоздкой, неудобной мебелью, делающей помещение тесным и узким, единственное достоинство которой состояло в том, что она была очень дорогая: ковры, ковры, зеркала, люстры…

Иногда Томас просто боялся заблудиться в собственном доме. Только в своей комнате, маленькой, но обставленной по его вкусу, он чувствовал себя более-менее уютно и защищено.

Перед сном Томас зашёл на кухню, где его уже ждал приготовленный стакан тёплого молока – Нора почему-то считала, что ему необходимо выпивать его перед тем, как отправиться спать. Но Томас с детства не мог терпеть молока, тем более горячего. Он пришёл сюда не за этим. Вылив молоко коту, он полез в стенной шкаф, где на верхней полке хранились медикаменты. В последнее время Томас просто не мог заснуть, не приняв лекарства – жестокая головная боль всё чаще навещала его в вечерние часы. Томас бросил горсть таблеток в рот и запил их минералкой, после чего прошёл в спальню, разделся, лёг, отвернувшись к стене, зажмурил глаза и приказал себе спать. “Спокойной ночи, Бернд Вайдунг! Вот и прошёл ещё один день твоей никчёмной, дурацкой жизни!”

Глава вторая

Его разбудил телефонный звонок – словно лезвием полоснул по истерзанному мозгу. Томас поморщился и поднял трубку:

- Алло?

- Привет, это Луис…

Томас промычал в ответ нечто, что должно было означать приветствие. Боже, как раскалывается голова! Будто с тяжёлого похмелья, а ведь он никогда в жизни не брал в рот ничего крепче пива или шампанского.

- Слышишь, что я говорю? – спрашивал тем временем Луис.

- А? Что? – встрепенулся Томас: из-за головной бол он совсем не слышал, о чём тот говорил только что.

- Я говорю, в студию можешь сегодня не приезжать. Дитер заболел.

-Угу, - буркнул Томас и уже хотел бросить трубку, но последняя фраза Луиса ошарашила его – он буквально застыл. Дитер заболел? Как это? Когда? Головная боль вмиг улетучилась. “Он же никогда в жизни ничем не болел, что за ерунда?!”

- Алло, Луис, а что с ним? – Но Родригес уже бросил трубку.

Томас не знал никакой болезни, которая могла бы Болена свалить. Дитер просто не мог себе позволить такой роскоши – валяться в постели больным, с шарфом на шее и пить микстуры, как это частенько бывало с Томасом. Он никогда не жаловался на самочувствие и понятия “головная боль”, “недомогание” для него просто не существовали и не служили оправданием для других. По крайней мере, Томасу так казалось. Но тут он вспомнил, в каком состоянии он застал его вчера, вспомнил, каким страшно изменившимся, бледным показалось ему лицо Дитера… “Значит, это правда и с ним что-то случилось… Надо поехать к нему и узнать”, - насчёт последнего Томас даже не сомневался. Он поспешно оделся, не глядя в зеркало, несколько раз провёл щёткой по волосам, бриться не стал и уж тем более не стал будить Нору и говорить ей, куда собрался.

Утро было сырым и туманным, но дождя, как вчера, не было. В другое время Томас обрадовался бы этому обстоятельству, но теперь ему было явно не до этого. Он прыгнул в свой, вернее Норин, “Порше” (конечно, по возвращении его ожидала сцена, но он совершенно не думал об этом). Въехав на автобан, он с возможно большой скоростью понёсся на север. “Боже, что же это я еду с пустыми руками? Так нельзя, больным всегда дарят цветы”. Томас порылся в памяти и вспомнил, что Дитер любит жёлто-кремовые или чайные розы: по крайней мере, та фанатка, которая дарила такие на концерте, непременно получала сверх автографа ещё и поцелуй. Но в магазине, в который Томас заехал, жёлтых роз не оказалось, и Томас выбрал белые, не очень большие, с резким, приторным запахом. Погрузив букет на заднее сидение, Томас погнал дальше, и так как он никогда не блистал вождением, столкновения удавалось избежать только за счёт мастерства водителей других машин.

- Ты??? – удивилась Эрика: в последний год Томас Андерс был у них не особо частым гостем.

- Да, это я. Могу я войти?

- А да, конечно, - Эрика посторонилась, пропуская его.

- Я вообще-то к Дитеру, - сам не зная зачем, объяснил Томас.

Эрика кивнула и жестом пригласила его следовать за собой. Томас отправился за ней по длинному коридору. Он так давно не был у Дитера, что почти забыл интерьер его дома. О, господи! Ведь Дитер несколько месяцев назад переехал, а отношения у них к тому времени были не те, чтобы приглашать друг друга на новоселье. Томас оглянулся. Нет, та квартира на втором этаже кирпичного дома на восточной окраине города ему нравилась куда больше. Да, как много изменилось с тех пор!.. Взять хотя бы Эрику. Хотя, что касается её, то как раз её-то перемены затронули меньше всего. Несмотря на мини-юбку и скромную причёску, Томас всё равно видел в ней прежнюю хипповую девчонку в вечных джинсах и кофтах довольно странных фасонов, которую он когда-то безуспешно пытался научить готовить (дальше простейшей яичницы она всё равно не продвинулась, и наконец, однажды, в очередной раз рассыпав по полу муку, заявила, что киндер, кюхе кирхе всё равно не для неё, а посему – нечего и мучиться и жечь попусту пальцы о плиту) и чьи постоянные ссоры и примирения с Дитером служили постоянной темой для разговоров в кругу гёттингенской богемы. По крайней мере, на немецкую жену и примерную мать семейства она была не похожа, и Томас даже был уверен, что и сейчас она отнюдь не скучает, пока Дитер вкалывает в студии. Ну, а в тот момент Томас лишь думал с раздражением: “У всех жёны, как жёны, у меня же…”

- Слушай, а что это с ним? Он же никогда ничем не болел.

Эрика удивлённо подняла брови:

- Разве ты не знаешь? У него же… Ах, да, конечно же, не знаешь: я сама узнала только сегодня. Если б ему не стало плохо сегодня ночью, то не узнала бы вообще никогда.

- Так что с ним? – нетерпеливо перебил её Томас.

- Язва.

- Какая ещё язва? – задал глупый вопрос Томас.

- Ну, как это какая? Язва желудка. Хроническая.

Язва желудка? У Дитера?! Да не может быть! Это же болезнь старых, толстых холостых дядюшек, свидетелей ещё Третьего Рейха, пребывающих на пенсии и надоедающих родне рассказами о своём недуге. (У Томаса самого был один такой родственник, чиновник Федерального Департамента. Пренеприятнейший тип!) Но чтобы язва была у здорового, 30-летнего мужчины, спортсмена и Дон-Жуана – об этом Томас слышал впервые.

- Язва? Из-за чего?

- Он уже около года страдает этим, но молчал как русский партизан. В последнее время он был просто сам не свой. Врач сказал, что от переутомления. Сколько он уговаривал Дитера лечь на обследование, но тот, ты же его знаешь, ни в какую. Ещё больше вкалывать стал. Дома не бывает…

На нервной почве, почему же ещё, Томас мог бы и сам догадаться. Он догадывался также, почему Дитер скрывает ото всех свою болезнь и предпочёл её усугубить, нежели выставить её на всеобщее обозрение. Это сделало его бы слабым и достойным жалости. А у такого человека как Дитер Болен не должно быть слабостей. Иначе рухнет всё то, что он создал таким огромным трудом. А это требовало полной отдачи и напряжения сил, один промах – и конец всему. И потому Дитер нёсся напролом, не обращая внимания на препятствия, не замечая, как попросту сгорает (Томас видел это) в борьбе со всеми: скептиками, завистниками, конкурентами, просто идиотами, в том числе и… “Это она его довела”, - волна злобы, если не ненависти, поднялась в душе его и Томас ещё раз содрогнулся, вспомнив снова, каким был вчера Дитер, после очередного скандала! Томас с неудовольствием покосился на Эрику: “А ты-то куда смотрела? Он же твой муж! Нет, ты, как и все женщины, хороша только тратить деньги. И нет никого, кто бы заботился о нём…”

Эрика прервала его размышления: “Вот его спальня. Не буду вам мешать”.

Томас осторожно открыл дверь. Вначале он ничего не увидел, так как в комнате царил полумрак. В нос сразу же ударил такой сильный запах лекарств, что Томасу захотелось подбежать к окну, отодвинуть шторы и распахнуть его. Он хотел войти, но застыл, словно споткнувшись о взгляд Дитера: он смотрел на Томаса, спокойно, холодно, почти с ненавистью. Томасу стало ясно, что этот отнюдь не рад его визиту, скорее наоборот, но всё же зажмурившись, словно перед прыжком в холодную воду, сделал шаг вперёд. Он должен поговорить с ним и пусть Дитер на него ругается, оскорбляет… Но Дитер вовсе не думал кричать и ругаться. Он подождал, пока Томас подойдёт и опустится на край кровати, и с высокомерием, ещё более убийственным, чем презрение, спросил:

- Что тебе надо?

Томас стерпел и это. Он ответил, стараясь не выдавать своего замешательства:

- Луис мне сказал, что ты заболел. Я захотел тебя навестить. Разве я не могу узнать, как твоё здоровье…

- Да какое тебе дело до моего здоровья! – злобно перебил его Дитер, - тебе же до лампочки, даже если я сдохну! – Дитер смерил его презрительным взглядом и хмыкнул: Надо же, сам довёл до белого каления, а теперь комедию ломает, цветочки носит. Лицемер!

Последнее слово хлестнуло как пощёчина. Томас вскочил и со слезами в голосе вскричал:

- Дитер, почему ты так со мной?!.. Что, что я тебе сделал?

- Что ты мне сделал?! Ха! Посмотрите-ка на него, он ещё спрашивает! Вот что, ягнёночек!..

Дитер замолчал, тяжело дыша. Атмосфера между партнёрами накалилась до предела. Томас ждал, что Дитер сейчас сделает – прикажет ему убираться или осыплет новым градом упрёков. Неожиданно для обоих положение спас Марк, вбежавший в комнату отца, волоча за собой огромного, плюшевого медведя за лапу. Томас тут же забыл о Дитере и их ссоре. Он схватил малыша в охапку, прижал к себе и посадил на колени. Тот моментально вцепился ему в волосы. Томас очень любил сына своего партнёра и Марк, видимо, отвечал ему взаимностью. Томас с удовольствием позволил оттаскать себя за волосы, оторвать пуговицу на пиджаке и помог ему растерзать медведя до конца. Дитер молча наблюдал за их вознёй. Наконец, Томас в полном восторге от малыша, обернулся к нему:

- Какой же у тебя всё-таки классный парень, Дитер! Я от него просто без ума!

- Ещё бы! – усмехнулся Дитер. – Вряд ли у тебя самого когда-нибудь будут дети…

Томас пошатнулся, словно Дитер ударил его. Лучше бы ударил! Губы его побелели и несколько секунд он смотрел на Дитера с таким выражением лица, которое, наверное, бывает у человека, получившего удар в спину. Нет, никогда он не думал, что Дитер сможет быть таким - холодно и расчётливо наносящим удар без малейшей жалости и даже с удовольствием, находя самое больное, уязвимое место. Да, он и сам знает, что, скорее всего, никогда не сможет иметь сына или дочь, своих собственных. Разве это возможно в таком браке, как его? Это было бы просто безответственно. Вот если бы он хотя бы был один… Иногда он жалел, что он не женщина – тогда он мог бы иметь столько детей, сколько захотел, по-своему желанию, а он желал бы не менее пяти… Сознание своей обреченности заставляло его отдавать всю свою нерастраченную любовь и нежность чужим детям. Он любил детей, очень любил! Дети, завидев его, бросали свои игрушки и мчались ему навстречу. Когда Томас играл с детьми, он словно становился их ровесником и никогда не раздражался. Он умел развеселить самого плаксивого и успокоить самого озорного, всегда находил с ними общий язык. Особенно он любил возиться с девочками – заплетать им косички, завязывать бантики и играть в куклы… Как же Дитер мог, он ведь знает! Слёзы навернулись на глаза, больше всего Томас боялся сейчас разрыдаться на глазах у Дитера. Поэтому он поспешно встал, пробормотал: “Я пойду”, и почти бегом покинул комнату. Дитер молча проводил его взглядом. Он вовсе не был злым человеком. Он видел, как в ответ на его жестокие слова на глазах Томаса появились слёзы и уголки губ оскорблено дрогнули, и понял, как сильно он его обидел. Как и все вспыльчивые люди, он моментально остывал, и уже сожалел о своей вспышке и ругал себя за несдержанность. Он вовсе не питал к партнёру неприязненных чувств, более того, Томас был бы, наверное, очень удивлён, если бы узнал, что в последнее время Дитера одолевают те же мысли, что и его. Он также, если не больше, сожалел об их разрыве, но сделать первый шаг к примирению мешала старая обида, гордость и уязвлённое самолюбие. Но и у Дитера обливалось сердце кровью, когда он видел, как до неузнаваемости исказились их отношения. Как же это произошло? Дитер вздохнул, встал с кровати, подошёл к зеркалу. Но видел он там не себя – перед его мысленным взором проплывали события нескольких лет давности.

Глава третья

“И какого чёрта я набрал столько? Всё равно ведь не прочту. Да что там, даже не открою! Да даже если открою, вряд ли мне это поможет. Вестерхаген, этот тощий лис, всё равно влепит мне “уд”. Всё забыть не может, как я и тот итальянец с соцфака набили паклей его любимую трубку. Зато усы это ему подпалило здорово. Это из-за него, башмака дырявого, насквозь пропахшего виски и стиральным порошком, я не получаю стипендии в этом семестре. Надо же, спросил меня о финансах при коммунизме. Откуда же мне это было знать, что финансов при коммунизме вовсе не предвидится?” - такие мысли вихрем проносились в голове. Героем размышлений Дитера был господин профессор Вестерхаген, читавший им курс по экономической теории: перед ним трепетали все технари (да и гуманитарии тоже) Гёттингена. До экзаменационной сессии оставалась неделя – об этом Дитер вспомнил только тогда, когда ощутил странную пустоту вокруг себя! Ни в любимом клубе “У трёх попугаев”, ни в студтеатре, ни в парке с его знаменитой пастушкой он не видел знакомых лиц. Сказать, что весь семестр Дитер усиленно грыз гранит исторической науки, было бы, мягко говоря, сильным преувеличением. Гораздо более частым гостем он был на ночных дискотеках, нежели в лекториях и читальных залах. Позаимствовав список литературы у хорошенькой старосты, которая всегда покрывала его прогулы, Дитер, вздыхая, отправился в библиотеку. И вот теперь он нёсся с максимальной скоростью по коридору пустого экономического корпуса, то есть, со скоростью, которую ему позволяла развить гора книг, которая чудом удерживалась в его руках. “Да, господа, - Дитер продолжал раздражаться, - с моими запасами знаний у Вестерхагена пощады не жди. Значит, деньжат в новом семестре мне не видать как своих ушей. Придётся устраиваться в забегаловку и брякать там день напролёт на растерзанной гитаре. А может, послать всё это куда подальше? Может, мой старик сжалится и подкинет чего-нибудь? Всё равно ведь денег чуть – только на банку баварского и на пиццу, “тюльпан” Эрике. Кстати, о ней, моей драгоценной фройлен. Следует констатировать прискорбный факт – она в последнее время совсем отбилась от рук. Как связалась с этими волосатиками (а нет ли чего между ней и их заводилой-красавчиком?), то такое началось…Это что же такое они ей в голову вбивают?! Недавно заявила, что свободная любовь – путь к освобождению человечества! Бред какой…Ну ничего, вот разделаюсь с Вестерхагеном, я ей покажу, как…”

Что он покажет своей подруге, Дитер додумать не успел – в мгновение ока он вдруг оказался погребён под грудой книг. Несколько минут Дитер сидел на полу, приходя в себя после удара увесистым томом Людвига Фейербаха по макушке. Когда он, потирая ушибленное место (“Шишка обеспечена”, - подумал Дитер), поднял голову, то увидел перед собой невысокого тёмноволосого парня – это столкнувшись с ним, Дитер уронил книги. Сначала Дитер хотел задать растяпе трёпку, но потом почему-то передумал. Молодой человек, видимо, очень растерялся и не знал, что сказать. Что-то в нём Дитера очень удивляло, и он быстро понял что: молодой человек, вернее, совсем ещё мальчишка, на несколько лет моложе его (“19-20 лет”, - определил про себя Дитер. Как выяснилось потом, он не ошибся), был ему абсолютно незнаком. Дитер видел его впервые, а ведь воображал, что знаком чуть ли не со всем университетом. Это во-первых, а во-вторых, тот был замечательно красив: стройный, вьющиеся длинные волосы с каштановым отливом, тонкое породистое лицо, светло-оливковый цвет кожи выдавал причудливое смешение кровей, красивые, чётко очерченные губы и, главное, золотисто-карие глаза в ореоле длинных загнутых ресниц. Они смотрели на Дитера так спокойно и безмятежно, словно в их глубине ровно горел 2 свечи. И Дитер, сам не зная почему, вдруг улыбнулся незнакомцу, что придало тому смелости:

- Простите, ради бога, - начал молодой человек. Голос у него был удивительно мелодичный и вполне гармонировал с внешним обликом. – Это я виноват, не заметил вас. Вы, наверное, сильно ушиблись? (“Судя по выговору, из Рейнланд-Пфальца или Вестфалии”, - моментально определил Дитер)

- Не заметил? – Дитер также обрёл дар речи. – Как же так? Трудно не заметить идущую гору.

- Не заметил, правда, - незнакомец обезоруживающе улыбнулся. – Я задумался.

- О чём же? – не без иронии поинтересовался Дитер.

- Да так… Я мечтал, - красавец заметно смутился.

Дитер хмыкнул, продолжая собирать книги.

- Может, вам помочь донести их? – спросил парень. Надо отметить, что держался он с достоинством, хотя и скромно.

- Да уж, пожалуйста, - проворчал Дитер. – Ваше счастье, что я живу недалеко.

Разделив поровну кипу, молодые люди отправились на Вальжквеллештрассе, где Дитер снимал комнату в многоквартирном доме. Путь действительно был недолог – всего 2 квартала, но за те 10 минут, пока они шли, Дитер успел разузнать о новом знакомом довольно много. Он был родом из-под Кобленца (Дитер оказался прав в своём предположении), изучал германистику в университете Майнца, и вот совсем недавно перевёлся в Гёттингенский университет имени кайзера Георга Августа. А в технический корпус забрёл просто потому, что заблудился.

Вставляя ключ в дверь, Дитер шутя предупредил: “Тебе лучше не заходить. У меня в хате такое творится! Словно медведь со слоном танго танцевали”.

- Да я не могу надолго задерживаться, - сказал молодой человек.

- Почему? – удивился Дитер. – Зашли бы куда-нибудь, выпили шампанского за знакомство, а? Давай?

- Понимаете, - тот немного смутился, - дома у меня в духовке пирог на медленном огне.

- Пирог?! – если бы он сказал Дитеру, что у него в духовке склад с оружием, это поразило бы того меньше.

- Ну да, пирог. С бананами и мускатом. А что тут такого?

- Нет, ничего, - пробормотал Дитер. Честно говоря, он впервые встречал в своей жизни парня, обладавшего кулинарными способностями.

- Я просто решил отметить переезд, но…- глаза нового знакомого Дитера стали грустными, - как-то не хочется в одиночестве. Я ведь никого не знаю здесь. Может быть, вы придёте? – он улыбнулся своей чудесной улыбкой. Предложение было сделано в такой форме, что отказать было невозможно.

- Обязательно приду, - Дитер улыбнулся ему в ответ, - а можно, я возьму с собой подругу?

- Конечно, - парень вырвал из записной книжки листок бумаги, достал изящную золотую ручку с пером. – Ой, я, кажется, забыл свой адрес… Моя рассеянность меня погубит! – он рассмеялся немного растерянно. – Надо же, дом помню, а улицу забыл. Это совсем близко, может, вы знаете? За мебельной фабрикой, где кирпичные дома.

- Линденвег, - вспомнил Дитер.

- Точно, - молодой человек быстро написал адрес. – Жду вас к пяти, но можете и опоздать. Я сам этим часто грешу. Ну, я пошёл.

- Угу, - Дитер посмотрел на записку и у него возникло ощущение, что в ней чего-то не хватает. Он вдруг понял чего – имени. Господи, он же до сих пор не знает его имени! Ну и ну!

- Эй, подождите! – окликнул он уже спускавшегося по лестнице приятеля.

- Да? – тот обернулся.

- Вы же не сказали, как вас зовут!

- Ой, и правда! – молодой человек от души рассмеялся и вновь взбежал вверх по ступенькам. – И как же вас зовут?

- Самым обыкновенным образом – Дитер Болен. А вас?

- Меня зовут Бернд Вайдунг, но…

- Что “но”? – удивился Дитер.

- Да ничего, - Бернд протянул Дитеру руку. Сжимая его маленькую, горячую ладонь и глядя в ясные карие глаза, Дитер вдруг с неожиданным для себя чувством в голосе предложил:

- Знаете что, Бернд, давайте на “ты”.

- Согласен, - Бернд улыбнулся ему и махнул на прощание рукой.

Глава четвёртая

Дитер не опоздал, и вот они с Эрикой сидят в маленькой, но очень уютной комнатке, со створчатыми окнами, геранью на подоконниках и с кружевными занавесками. Она вовсе не была похожа на комнату студента (Дитер мысленно сравнил её со своей, как он выражался, “собачьей будкой”, без занавесок, шкафов и вообще без мебели почти: кассеты, тетради с конспектами, рубашки и джинсы валялись вперемешку на залитом чернилами ковре. Единственный предмет обстановки, отсутствие которого выводило Дитера из равновесия – был старенький проигрыватель “Грюнди”). А здесь была плюшевая мебель, с успокаивающей глаза расцветкой, зеленоватый ковёр и, что поразило Дитера больше всего, рояль в углу, у окна. “Наверное, парень, как и я, немного грешит сочинительством”, - подумал Дитер и решил при первой же возможности поговорить об этом с Берндом. Дитер подошёл к стенному шкафу: книги, книги (в основном художественная литература и немецкая классическая поэзия), довольно милые безделушки. “Зато нет фотографии какой-нибудь хорошенькой мордашки, - отметил про себя Дитер, - такой красавчик и одинок. Не может быть…”

В дверях появился хозяин:

- Извините, кофе у меня убежал. Пришлось варить заново. Вы пьёте со сливками?

- Ничего, я сам налью, - Дитер взял у него поднос. – Может, поставишь чего-нибудь? Я смотрел, у тебя неплохая коллекция пластинок.

- О, да, - живо откликнулся тот, - музыка всегда была моей слабостью. Ты знаешь, я немного пою и даже записывался когда-то. Впрочем, вам это неинтересно, - Бернд словно бы вдруг пожалел о том, что он так разоткровенничался и предпочёл сменить тему:

- Что тебе поставить? Ты уже слышал новый альбом “АВВА”? Там есть бесподобные вещи, особенно вот эта – “Kisses of fire”. Я от них просто без ума! Тебе нравится Агнета? Правда, прелесть?

Дитер кивнул: ему тоже нравилась эта певица.

- Что за мещанскую музыку вы слушаете? – подала голос Эрика. – Вот “Крафтверк” - это вещь!

- Да? – заинтересовался Бернд. – А что это за группа? Я и не слышал о такой.

- Да не слушай ты её! – Дитер бросил на Эрику грозный взгляд. – С тех пор как она связалась с той хипповой компанией, мозги у неё совсем набекрень.

- Не будем ссориться, - примирительно произнёс Бернд. – Как пирог?

- Во! – Эрика подняла бы большой палец в знак одобрения, но обе руки были заняты чашкой с кофе большим куском пирога. – И как это ты делаешь?

- Могу научить. Это совсем не трудно, - заверил Бернд. Дитер на мгновение представил свою подругу у плиты и захохотал.

- Чего ты? – обиделась она. – Вот увидишь, каждое воскресенье буду кормить тебя этим пирогом.

Вечер закончился. Дитер и Эрика шли по длинному Линденвегу. Было ещё совсем светло. Стоял тёплый нежный июнь, воздухом овладел опьяняющий аромат цветущей липы.

- Ну, как тебе Бернд? – спросил Дитер, беря подругу за руку.

Эрика подумала и серьёзно сказала:

- Красивый!

- Но, но…- начал Дитер.

- Да не бойся, он не в моём вкусе, - Эрика чмокнула его в щёку и продолжала, - красивый, но…странный какой-то. Ты не находишь?

Глава пятая

Дальнейшее знакомство с Берндом дало Дитеру основание согласиться с подругой. Бернд Вайдунг был совершенно особенным человеком, в этом Дитер готов был поклясться. И дело было даже не в необычной, завораживающей, почти нечеловеческой красоте, хотя именно это прежде всего бросалось в глаза. Никогда и нигде ранее он не встречал такого парня. Бернд прекрасно знал поэзию, знал наизусть много стихов (цитировал даже целые поэмы), но не любил шумные компании, не любил также ходить в кино и на дискотеки – вместо этого он предпочитал посидеть дома с соседским малышом и посмотреть телесериалы. Он обожал детей и был любимцем всей окрестной детворы. Мало того, всех попадавшихся ему на улице собак и кошек, бездомных, голодных, он тащил домой, лечил и кормил. А самым любимым его занятием было мечтать: он часами сидел, уставившись в одну точку, и тогда на нежных, красивых губах появлялась лёгкая улыбка – видимо, мечты у него были светлые и радостные. Но он не мечтал конкретно о ком-то. С большим удивлением Дитер узнал, что прекрасный пол совершенно бессилен против Бернда. Сколько ни предлагал ему Дитер встретиться с кем-нибудь из девушек его факультета, как ни тянула его Эрика знакомить со своими подругами, - Бернд всегда находил предлог для отказа. “Надо же, такой шикарный образчик пропадает, - сокрушался Дитер. – А ведь захоти он, все девчонки Гёттингена будут у его ног. А он, часом, не из этих…” Но и здесь Дитер ошибался. В конце концов он просто махнул рукой и оставил попытки устроить личную жизнь друга. С Берндом они очень сдружились и привыкли друг к другу, потому что доверяли друг другу и симпатизировали. Дитеру было очень приятно, что Бернд доверчиво рассказывал ему обо всех своих проблемах и спрашивал совета. Ещё более сблизило их то, что оба были несостоявшимися великими музыкантами: однажды Бернд признался Дитеру, что в своих мечтах всегда представляет себя эстрадным кумиром в окружении восторженных поклонников. Он даже выдумал себе псевдоним – Томас Андерс – и в мыслях всегда называл себя именно так. После школы он хотел учиться в музыкальном колледже, но, по желанию родителей, пришлось изучать филологию. В ответ Дитер открыл ему секрет, о чём не знал ещё никто, даже Эрика: он пишет песни и отсылает их в Гамбург на фирму “Интерзонг”, но неизменно получает их обратно с разгромными рецензиями. Уступая настойчивым просьбам Бернда, Дитер согласился всё же показать ему кое-что из сочинённого им. Вздохнув, он взял дряхлый скрипучий стул и стал рыться где-то на антресолях. Найдя, наконец, то, что требовалось, он выудил из груды старых и не очень вещей красную папку. Сдунув с неё пыль, он подал её Бернду: “Вот. Тут всё на английском”. Тот кивнул, раскрыл папку. Немного покопавшись в ней, он вынул листок голубоватой бумаги, просто расчерченной ручкой на нотные строчки. Дитер уже не помнил, что это была за песня, но Бернду она, очевидно, понравилась. Он прочитал, пробегая глазами по нотам:

- Дитер, это же здорово! Ты только послушай! – и запел: You and I can spare the silence…

Дитер потрясённо смотрел на него - что за голос был у его друга! Чистый, звонкий, с огромным диапазоном и очень необычного тембра. Он был способен передать тончайшие оттенки музыкальной фразы и человеческого чувства. Как преобразил он песню! Бернд допел куплет до конца:

- Ну как?

Дитер схватил его за плечи – впервые в жизни он не находил слов. Обретя, наконец, дар речи, он смог только, запинаясь, выговорить:

- Что же ты раньше не сказал?!!!

Дитер на мгновение закрыл глаза: если бы там, на фирме, слышали эту песню в таком исполнении, то уж, наверное, не зарубили бы! Боже, какие перспективы открывались перед ним! Нет, перед ними обоими – у Дитера буквально захватило дыхание. Ведь он может осуществить мечту не только своей жизни, но и помочь Бернду осуществить свою! Он предложил ему свой план. Бернд некоторое время молчал, потом задумчиво сказал:

- Не знаю. Я вообще-то никогда не думал вернуться к занятиям музыкой. Я ведь потерпел крушение на этом поприще.

- Но у нас получится! Правда, поверь мне!

Дитер был так уверен в успехе предприятия, что его убеждённость не могла не передаться Бернду. Он тепло улыбнулся Дитеру: “Хорошо, я верю тебе. И вот моя рука”.

Дитер от радости разве что не расцеловал друга.

С этих пор всё свободное время они посвящали занятиям музыкой, забросив учёбу, работу, книги - вообще всё, что не было в сфере их музыкальных интересов. Повсюду их можно было видеть вместе (Эрика даже начала ревновать). Дитер привязывался всё больше к своему другу, а теперь ещё партнёру, чувствуя к нему какую-то особую нежность и ответственность за него. “Я всегда в ответственности за тех, кого приручил”, - повторял про себя Дитер изречение своего любимого Сент-Экзюпери. Они пока ещё делали тайну из своих планов – не хотели, чтобы чья-то зависть ил даже случайность помешала им. Заветный день наконец настал – служащий почты принял у двоих молодых людей посылку по адресу: “Издательство “Интерзонг”, Гамбург 2000, Халлерштрассе 16”. Держа в руках расписку об отправлении, Дитер сказал Бернду: “Всё. Теперь остаётся только ждать”. И ждать пришлось действительно недолго.

Глава шестая

Дитер летел по дороге, словно на крыльях. Причину своей радости он держал в руке: большой синеватый конверт с несколькими печатями. Его душа пела: “К чёрту универ, - думал он, - к чёрту папашу, к чёрту его фирму, к чёрту строительство, менеджмент! Зачем мне теперь всё это? Теперь передо мной широкая дорога. Я буду три тысячи раз идиотом, если упущу такой шанс”. Ноги сами несли его к знакомому дому. И одним махом подняли его по лестнице. И вот уже Дитер со всей силы стучит в дверь, забыв о том, что есть звонок. Ему пришлось ждать, пока откроют, довольно долго. Наконец, в дверь просунулась голова Бернда. Дитер посмотрел на его заспанную мордашку, глянул на часы и ахнул: было только четверть девятого, а ведь он знал, что Бернд редко встаёт раньше 11.

- Что случилось? Пожар? – осведомился Бернд, не очень, правда, сердясь на Дитера за прерванный сон и внезапное вторжение. – Ой, что ты! – вскричал он, когда Дитер вдруг подхватил его за талию и закружил:

- Мы победили, малыш! Победили! Победа!

- Да, объясни, наконец, в чём дело, сумасшедший ты человек, – смеялся Бернд.

Дитер поставил его на пол и потряс конвертом перед его носом:

- Вот! Здесь то, за что мы с тобой боролись так долго. Это официальное письмо из “Интерзонга”. Нас с тобой приглашают на прослушивание, а кроме того, мне предлагают место постоянного сотрудника и контракт, - Дитер дрожащими руками вытащил из конверта сложенный вчетверо лист бумаги:

- Читай.

Дитер с улыбкой наблюдал, как Бернд по мере прочтения менялся в лице: от скептического до восторженно-изумлённого. Закончив читать, Бернд вдруг повис на шее у приятеля:

- Как здорово, Ди, как здорово! Это ведь всё благодаря тебе!

Дитер был удивлён: Бернд никогда слишком открыто не проявлял своих чувств, но был рад его радости:

- Да ну что ты! А ты? Вспомни, что бывало раньше с моими песнями, без тебя, - и добавил, - зато теперь нам надо репетировать, репетировать и ещё раз репетировать. Согласен?

- Конечно, - Бернд преданно посмотрел на друга.

Дитер потрепал его по щеке:

- Вот и отлично!

Сидя за чашкой крепкого кофе в маленькой гостиной, Дитер, улыбаясь, наблюдал за хлопотавшим Берндом:

- У тебя что-то загадочный вид. Есть новости?

- Да…- Бернд поставил на стол полное блюдо горячих, вкусно пахнувших коржиков. – Я тут, понимаешь, познакомился с одной девушкой…

- Да-а-а? - Дитер чуть не поперхнулся кофе. – Серьёзно? Ну, приятель, я так рад за тебя! Ну, рассказывай, - он подвинулся к другу поближе, - я сгораю от нетерпения. Красивая?

- Ну…- замялся Бернд, - ничего в общем-то. Богатая.

Дитер не понял:

- Ну, а это-то какое имеет значение?

Но Бернд не ответил и предпочёл резко оборвать разговор:

- Ладно, ешь, а то остынут, - но потом счёл нужным добавить: я сегодня буду у неё. Если хочешь, приходи и ты с Эри, я вас познакомлю.

Дитер кивнул: по правде говоря, его разбирало любопытство – что же это за дива такая, которая смогла приворожить его приятеля-затворника? Поэтому в 7 часов он был с Берндом на месте – в номере шикарного отеля. “Ого”, - подумал про себя Дитер. Он, вернее, его отец, был вовсе не беден, но позволить себе остановиться здесь вряд ли смог бы. Дверь им открыла пожилая дама со злыми и острыми глазками. “Сюда”, - послышался из глубины комнаты девичий голос. Они прошли в гостиную. На пороге Дитер поднял глаза и обомлел. Им навстречу поднялась девушка-блондинка. Но что это была за девушка! Дитер отнюдь не считался низким парнем, но знакомая Бернда была на полголовы выше его. Но это было бы ещё ничего, если бы не широкие, почти мужские плечи и мощные бёдра – это делало фигуру мужественной… Мда – насчёт бюста слабовато, - Дитер перевёл взгляд на лицо Норы – так представил её Бернд. Даже грим, толстым слоем покрывавший кожу, дело не спасал – лицо было каким-то невыразительным, словно неживым, тяжелая нижняя челюсть придавала ему сходство с лошадиным. Дитер также не взял на себя смелость утверждать, что блондинка она натуральная. Зато недостаток внешних природных данных с лихвой компенсировало обилие драгоценностей. У Дитера даже в глазах зарябило: бриллианты, сапфиры, жемчуга, изумруды – Дитер уж и не знал, что ещё. “И куда это она так вырядилась, словно на приём к английской королеве?” - полунасмешливо-полураздражённо подумал Дитер. За весь вечер он едва произнёс несколько слов, зато почт непрерывно курил, что служило признаком плохого, если не отвратительного настроения. Эрика же, видимо, пыталась удержаться от смеха, довольно бесцеремонно рассматривая Нору. Она мысленно представляла себе невысокого, изящного Бернда с этой сияющей драгоценностями великаншей и чуть не прыснула, её остановил лишь сердитый взгляд жениха (теперь они уже были помолвлены официально и Эрика носила обручальное кольцо на указательном пальце правой руки – так ей больше нравилось). “Ничего смешного здесь нет”, - словно говорил Дитер. Он пытался понять, что может быть общего у нежного, романтичного приятеля с этой, как её…Норой. Это же чёрт знает что такое! И где он только выкопал её? Но не столько внешняя непривлекательность, сколько непонятный апломб и покровительственная, откровенно собственническая манера держать себя с Берндом, неприятно поразили его. С тем же явно творилось что-то неладное. Нет, он не был влюблён в неё (Дитер усмехнулся) - это точно. Но вот внешний блеск явно произвёл на него впечатление. Короче, ясно, Дитер решил сразу же, не откладывая, поговорить с Берндом, как только они покинут эту роскошную гостиницу.

- Ну как тебе Нора? – спросил Бернд, как только они вышли из отеля.

Дитер шутить был не расположен:

- Если серьёзно, Бернд, то я тебя не понимаю, - произнёс он, стараясь, чтобы в голосе не прозвучали нотки раздражения, которое в этот момент так грызло его.

- А что? – удивился Бернд, и, кажется, вполне искренне.

- Да так, ничего… Откуда она взялась, эта твоя…Нора-Изабель Баллинг? – Дитер не смог скрыть сарказма, произнося полное имя подруги Бернда.

- А…- Бернд усмехнулся, но как-то не очень естественно, - она не знала города и попросила меня показать ей какой-нибудь хороший отель. Ну, я её и подвёз…Она пригласила меня на чашку чая.

- А потом? – Дитер остановился и пристально-насмешливо посмотрел на друга.

- Потом? Ну что потом? Ну…- Бернд покраснел. – Я не понимаю, что это – допрос? – вдруг взорвался он.

- Ясно, - Дитер перевёл взгляд со смущённого лица друга на Млечный Путь, освещавший им дорогу домой. Некоторое время, казалось, он любовался звёздами. Вдруг он резко остановился и схватил Бернда за плечи: “Ну-ка, выкладывай быстро, - в голосе Дитера послышалась угроза, - что у тебя за планы относительно неё?”

- Ты что, с ума сошёл, больно же! – Бернд попытался вырвать руку из цепких пальцев Дитера. – Разве ты не видишь, она же богата, очень, просто неприлично. Ты же сегодня видел – на ней камешков миллиона на два, - возбуждённо заговорил он.

- Договаривай! – рявкнул Дитер.

- Ди, пойми, мне надоело жить в провинции. Я не хочу, я не могу, я там просто задыхаюсь. А что мне остаётся делать ещё, когда я кончу Уни? Снова вернуться в захолустье? А я не хочу, не хочу! Я в Берлин хочу, в Гамбург, в Мюнхен, на худой конец!

Дитер слушал всё это и пальцы его постепенно разжались и отпустили плечо Бернда. Нет, этого не может быть – его красивый, мечтательный и меланхоличный Бернд рассуждает как заправский альфонс-жиголо. Бернд не договаривал, но Дитер понимал, к чему он клонит. Он просто отказывался верить своим ушам. Это же слишком глупо. Чтобы быть правдой. Вот сейчас он ему всё спокойно, обстоятельно объяснит и Бернд всё поймёт.

- Послушай, малыш, - начал Дитер как можно мягче, - да зачем тебе всё это? Теперь, когда у нас есть билет в рай? Слышишь? Это же прямая дорога к тому, чтобы осуществились наши мечты – твои и мои. Всё то, чем мы так долго грезили – это так близко к осуществлению. Одно последнее усилие – и мы на коне, и удача у нас в руках. Ты мне веришь? – Дитеру показалось, что он убедил его – Бернд с сомнением смотрел на него:

- Конечно, я верю тебе, Дитер, - вздохнул он, - но ведь это необязательно осуществится только потому, что мы очень хотим. А я… я хочу быть уверенным.

- В чём уверенным? – Дитер начал терять терпение.

- Ну, в том, что я не буду влачить жалкое существование в случае провала. Я подстраховаться хочу, ясно?

- Подстраховаться?! – взорвался Дитер. – Подстраховаться он хочет, посмотрите на него, какой он нежный! Ты что, не понимаешь, что ты делаешь? Ты же, ты… - Дитер не нашёл лучшего сравнения и потому ляпнул, - продаёшь себя, как последняя шлюха на панели!

Такого Бернд стерпеть уже не мог. Они долго орали друг на друга, изощряясь в оскорблениях и стараясь побольше уязвить друг друга, пока, наконец, не охрипли и не устали. Дитер опомнился первым. Немного отдышавшись, он произнёс:

- Ну ладно, хватит. Прости меня, Бернд. Мы оба вели себя ужасно.

- Да, забудем, - Бернд перевёл дыхание, посмотрел на часы и показал циферблат Дитеру. – Я пойду домой, поздно.

- Подожди, - Дитер схватил друга за руку. – Обещай мне, что подумаешь!

Бернд обещал. Только после этого у Дитера стало легче на сердце.

Дитер женился на Эрике через 3 месяца. Свадьба была шумная, весёлая и немного бестолковая. Традиции там отнюдь не соблюдались – просто толпа молодёжи, сопровождавшая жениха и невесту, с рёвом ввалилась в загс, после чего торжество переместилось к “Трём попугаям”. Здесь жених, шутя, прощался с холостяцкой жизнью, хотя все знали, что его существование в браке мало чем будет отличаться от предыдущего.

Бернд, который был шафером, проводил пару до дома. Дитер уговорил его зайти. Внутреннее убранство его дома ничуть не изменилось – тот же творческий беспорядок неразбериха. Впрочем, обоих это устраивало. Дитер принёс бутылку шампанского. “Мы чуть-чуть, - сказал он в ответ на протестующий жест Бернда. – Ты ведь не откажешься выпить за здоровье молодых?” Бернд улыбнулся: “Не откажусь”. Он наполнил 3 бокала и поднял свой: “За вас!” и выпил до дна и вдруг сказал: “Ты знаешь, я вчера сделал Норе предложение…” В следующий момент он услышал какой-то звук – это отлетел к стене стул, с силой отброшенный Дитером.

- Ты что, с ума сошёл?! Идиот! – заорал тот. – Ты же в петлю лезешь!

Но Бернд был непреклонен. Дитер чуть ли не на коленях ползал, умолял, угрожал, снова умолял – Бернд был твёрд, как скала. Когда Бернд потом об этом вспоминал, он понимал, что так вести себя его заставляло только чувство противоречия и глупое упрямство – и ничего более. Послушай он тогда Дитера, всё было бы по-другому.

Ну, а потом… Потом все предсказания Дитера стали сбываться с зловещей точностью. Правда, они всё же поехали в Гамбург и стали знаменитыми. Но это уже не радовало обоих. Не успех изменил их: в их отношениях уже давно не было прежней теплоты и доверительности, на смену им пришли подозрительность и недоверие. В их отношения вмешалась эгоистичная, недалёкая и самолюбивая женщина. И вот они уже, как два врага, вели тщательно счёт взаимным обидам, а Томас меньше чем за год превратился в неврастеника с затравленным взглядом.

Все эти события за какую-то долю секунды пронеслись в голове Дитера. Он запустил руку в белокурую шевелюру, растрепал её, словно хотел стряхнуть последние остатки воспоминаний, отошёл от зеркала и сел на кровать, поджав под себя длинные ноги. Если у него с партнёром и было что-то общее, то как раз вот эта привычка - вести мысленный разговор с самим собой. Неужели это было с ними? Что же случилось? Как? “Ты спрашиваешь… А разве ты не знаешь ответа? Разве нет здесь и твоей вины? О, сколько угодно! Ты же мог его остановить тогда! Но не стал. Ты же видел, что с ним происходит теперь? И что же? Ты злорадствовал! Да, именно! Ты надулся, как индюк, в своём углу, ещё больше растравливая и пестуя старые раны, нанесённые твоему непомерному эго! А сегодня? За что ты обидел его? Это же была подлость чистой воды! Всё! – Дитер выпрямился и тряхнул головой. – Завтра же всё будет по-другому!”