На улице шел снег. Ветер со страшным воем расшвыривал его от сугроба к сугробу, а дикий черный лес, подступающий вплотную к окнам, выгибался и стонал под его бешеным напором, как живое существо. У любого нормального человека такая картина вызвала бы приступ суеверного ужаса, но Дитер только захлопнул форточку, чтоб снег не заметало в комнату, не обратив никакого внимания на ночь, ветер, снег и лес, совместными усилиями активно пытающиеся нагнать ужасу.

- Ты видел, что на дворе творится? - с усмешкой вопросил Дитер, поднося огонек к сигарете.

Томас не ответил: его взгляд как-то неестественно застыл в одной точке, и в его густой блестящей эбонитовой темноте отражались все ответы, существующие в словах и мыслях, и все вопросы к ним, а также множество непонятных и неспокойных мыслей, живущих под их прикрытием, тяжелыми неповоротливыми тенями перекатывающихся в его черных зрачках.

- Том, - окликнул Дитер, не дождавшись реакции.

- Мне нужно ехать домой, - прошептал Томас, по-прежнему не двигаясь.

- Брось, малыш. Даже думать забудь, - Дитер отметил про себя, что лежит Томас в той же позе, в которой он его оставил - на животе, с широко раздвинутыми бедрами, а руки безвольно разбросаны в разные стороны. Дитер укрыл его легким большим одеялом, сел рядом и нежно поцеловал в висок. Обычно Дитер просто зверел от его запаха, от его смуглой кожи и длинных черных волос, но сейчас, после четвертого или пятого раза, хотелось просто сгрести его в охапку и спать.

- Мне нужно ехать домой, - повторил Томас.

Если бы Дитер не был уверен, что эти слова были произнесены его темными, набухшими от поцелуев губами, то решил бы, что слышит заедающую виниловую пластинку. Но даже теперь он, в принципе, человек проницательный, практичный и неглупый, ничего не заподозрил и беспечно протянул:

- Какое "домой"? В такую погоду даже собаку на улицу не выгонишь.

Может, потому, что был одурманен его ласками, отравлен прикосновениями его мягких смуглых пальцев, или потому, что черные пряди защекотали его до полусмерти, а стройные длинные ноги слишком сильно обвивали его талию и заставляли выгибаться, как от боли. А в своем обычном состоянии Дитер сразу бы уловил в его голосе напряжение, покрытое пеленой мрачной решимости, но теперь Томасу пришлось повторить еще раз:

- Мне нужно ехать домой.

В это раз Дитер вздрогнул от его едва слышного шепота, что-то нехорошо заскребло на душе, и он вдруг резко ощутил окружающий его холод.

- Что случилось?

- У меня завтра свадьба.

- Что? - переспросил Дитер. Посторонний наблюдатель решил бы, что он тупой, как пробка.

- У меня завтра свадьба.

Дитер резко перевернул его на спину. Томас без видимых усилий спокойно выдержал его взгляд, но потом как-то неловко обнял его и неожиданно для себя самого сказал:

- Прости меня.

Новость за доли секунды переварилась у Дитера в голове, и ему для этого не нужны были ответы и вопросы к ним.

Томас почувствовал, как его мощное сильное тело напряглось. "Он меня сейчас убьет", - со странным спокойствием подумал Томас.

- Почему? - хриплый и спокойный голос Дитера заставил его похолодеть. Лучше бы он орал.

Томас не знал, что ответить - любые слова прозвучали бы оправданиями, сдобренными чувством вины, хотя виноватым он себя не считал, а оправдываться не позволяло самолюбие.

- Не молчи, Том, - Дитер сильно встряхнул его, сомкнув свои огромные ладони на его плечах, что Томас поморщился от боли.

- Я люблю ее.

- А кого ты любил полчаса назад, когда я трахал тебя? Мне в глаза смотри, слышишь? - Дитер снова встряхнул его, как тряпичную куклу. - Ты что же, врал, когда звонил мне ночами и шептал про то, как ты по мне скучаешь? Неужели ты способен так лицемерить только ради того, чтоб я всунул тебе в задницу…

- Замолчи, - оборвал его Томас.

- Какие мы нежные… А что ты собираешься делать с ней? Песни петь? А, может, сказки на ночь рассказывать?

- Это не имеет значения. Все уже решено и готово, поворачивать назад поздно. Поэтому я люблю ее. Сегодня это было в последний раз. Я не хочу быть... быть... Я хочу быть обычным нормальным человеком, иметь семью и друзей.

- Том, как ты можешь бороться с этим? - почти ласково проговорил Дитер.

- Это ты мне постоянно внушаешь. Ели бы я не встретил тебя, то, может, никогда и не узнал бы об этом. Не подумай, что я обвиняю тебя, нет, мне всегда было хорошо с тобой, но…

- Том, давай ты ничего не будешь говорить, просто прислушайся получше к своему внутреннему голосу, без предубеждений, и признайся хотя бы себе самому - сколько правды в твоих словах?

- Даже если правды в них нет вообще, какая разница? Ведь могли мы поначалу просто работать вместе? Почему же сейчас…

- Мы никогда вместе просто не работали. Даже до всего этого я ловил твои сумасшедшие взгляды.

- Дитер, пойми меня, пожалуйста…

- Малыш, я готов сделать все, что ты только можешь выдумать. Давай уедем прямо сейчас. Мы и дальше сможем записывать музыку, даже если будем жить в Берлине или в Цюрихе. Томми, пожалуйста… - в его голосе, обычно резком и категоричном, прозвучала такая мольба, что Томас весь сжался, стиснув зубы.

- Я хочу жить в Кобленце.

- Глупости, это же глухая провинция. - Дитер взял его за подбородок и впился в его губы. Его горячий язык добрался до самого горла, и Томас только всхлипнул, подчиняясь. Внизу спины тяжестью переливалась приятная истома. Его пальцы мягко скользнули там, и Томас инстинктивно подался вперед.

- Ну, мальчик, скажи, что ты передумал, - шептал Дитер ему на ухо. Томасу было жарко и уютно в его руках, он чувствовал то возбуждение, что всегда доводило его до исступления - не его собственное, и не Дитера, а их общее, одно на двоих. - Томми, скажи мне. Я же знаю, я чувствую, что ты любишь меня…

- Нет, Ди, - прошептал Томас.

Дитер отшатнулся. В его глазах горела ненависть.

- Ты разве не понимаешь, что эта сука просто использует тебя? - заорал он. - Ты всю жизнь будешь ходить перед ней на задних лапках, а по ночам выть от сожалений!

- Мне все равно.

- Убирайся. Прямо сейчас! - Дитер вскочил, с разгону зарядил ногой в стоящий около кровати столик, и тот с треском рухнул в углу. По стеклу, заменяющему комнате одну стену, пробежали трещины. Но Дитер вряд ли обратил внимание, продолжая материться и орать, бессвязно и так громко, что закладывало уши. Томас натянул джинсы, футболку, затем куртку. Попытался сказать что-то еще, что-то еще объяснить, но наткнулся на его бешеный взгляд.

- Уходи, - заорал на него Дитер. - Оставь меня!!!

Тут здравый смысл подсказал Томасу, что теперь это все его не касается, что завтра у него будет жена, и он станет примерным порядочным гражданином, что все эти истерики Дитер пусть устраивает кому-то другому. Он еще раз посмотрел на Дитера и молча пошел к двери.

Что-то подгоняло его в спину, толкало... Бежать отсюда, бежать, пока не поздно...

Томас выскочил за дверь и бросился к своей машине, со всех ног, сжимая до хруста зубы и пытаясь избавиться от сдавившего горло комка, трясущимися руками достал ключи из кармана и с трудом смог открыть дверцу, несколько раз уронив их в снег. Перед глазами все плыло. Он говорил себе, что все нормально, что так и должно быть, но все равно захлебывался слезами, истерично всхлипывая, еще немного, и он завоет, как дикий зверь, попавший в капкан, не вынесет этого всего и вернется обратно. Визжа колесами и буксуя в наваленном вокруг снегу, машина дернулась с места и помчалась прочь, виляя из стороны в сторону.

А ветер-таки открыл форточку.

Дитер сидел на полу, прислонившись к кровати, ветер ласкал его волосы своими ледяными пальцами и засыпал их снегом. По рукам струились тоненькие крохотные ручейки - все, что оставалось от растопленных его горячей кожей снежинок. Дитер прислушивался к завыванию ветра, тупо глядя перед собой. Он совершенно закоченел, что все его тело трясло крупной дрожью, но не мог сдвинуться с места из-за странной апатии, зажавшей его в свои тиски. Он даже приблизительно не мог сказать, сколько просидел так. Постепенно обычная рассудительность и практичность вернулись к нему, хотя впускать их не хотелось - хотелось тихо умереть, и чтоб не было больше ни нот, ни слов, ни мыслей. А нужно было одеваться и ехать домой.

По дороге он купил пару бутылок, закрылся в подвале своего дома, где была студия, и в следующие два дня никто не мог ни дозвониться, ни достучаться к нему.

* * *

- Венчаться мы будем потом, чтоб твои фанаты могли иметь счастье видеть нашу свадьбу, - говорила Нора. Естественно, все фанаты мира были ей глубоко безразличны, тем более, что у Томаса их пока и не было, но, будучи умной и дальновидной девушкой, она не сомневалась, что в ближайшем будущем ей будет завидовать если не вся страна, то, по меньшей мере, половина. А переносить свадьбу на этот неопределенный промежуток времени она не собиралась. Слишком нерешительным казался ей Томас, чтоб допустить малейшую проволочку. А его пугающе красивое лицо в сочетании с характером мягким и уступчивым, не испорченным еще ни деньгами, ни высокомерием, делали его слишком легкой добычей для женщины и с гораздо меньшей хваткой, чем у Норы.

- Как хочешь, милая, - соглашался Томас. Он, вообще, всегда со всем соглашался. Норе бы подивиться - почему? Но она была слишком самоуверенна и списывала все на свою неотразимую внешность и на то, что Томас, несомненно, безумно влюблен в нее.

Прямо с утра примчался Гвидо, принялся командовать и щелкать фотоаппаратом, и, не успел Томас оглянуться, как дом наполнился какими-то шумными веселыми людьми, которые поздравляли его и чему-то радовались, а он машинально улыбался им и отвечал что-то, принятое в таких случаях. Гвидо напялил на него какую-то нелепую бабочку, Ахим похлопал по плечу и весело бросил "Держись, братишка", Таня, разодетая как кукла, бегала за ним хвостиком и просила подержать фату у невесты, что Томас ей и пообещал, мама все еще с сожалением вздыхала, что вроде рановато еще - в 21 год-то. Хотелось, чтоб все это побыстрее закончилось, но оно заканчиваться не хотело, а все тянулось и тянулось, но Томас не мог позволить себе выпустить на всеобщее обозрение хотя бы долю того раздражения, которое охватило его, не мог даже перестать улыбаться.

Зато Нора была в восторге. Она с достоинством принимала все поздравления и явно получала неописуемое наслаждение от окружающих ее восхищения и внимания. Томас ни на минуту не отходил от нее, а застывшая, неживая улыбка на его губах была воспринята ею как проявление невыразимого словами счастья. Может, она и заметила что-то, но списала на усталость и волнение. Хотя Томас совсем не волновался. И не устал. И даже чувствовал какое-то умиротворение от того, что она рядом: защитит от любых передряг, примет все решения, возьмет на себя всю ответственность. Вцепится в горло любому, кто посягнет на его интересы. И Дитеру в том числе.

Когда они ехали назад, сидящая рядом Нора повелительно держала его за руку, а Гвидо, обернувшись к ним с переднего сидения, рассказывал тупые анекдоты, Томас, наконец, понял, что теперь уж точно все закончилось. Дитер больше не прикоснется к нему. Ни один человек не посмеет упрекнуть его в интересе к мужчинам, ни в чьих глазах не разглядит он подозрения и осуждения. Нора просто спасла его. Он крепче сжал ее руку, за что получил загадочную улыбку, сулящую все блага этого мира. Чувство щемящей потери чуть притихло, затаилось, что принесло неописуемое облегчение, т.к. это чувство уже больше месяца день за днем измывалось над ним, грызло и кололось с той самой минуты, как он решил, что всему быть так, а не иначе. И Томас успокоился, решив, что с этого дня все наладится, покатится по наезженной колее, что постепенно он забудет силу объятий Дитера, избавится от его власти, станет нормальным человеком, каким никогда не был. Традиционным, правильным, пристойным и добропорядочным. Каким тоже никогда не был, но страстно желал быть, считая свою натуру глубоко порочной и не имея сил противиться ей.

Ночью он вскочил с постели, задыхаясь и благодаря небо, что Нора так крепко спит. Во сне Дитер ласкал его, откровенно до наглости, вылизывал до кончиков пальцев, как делал это всегда, Томас дико вопил, извиваясь в его руках и умоляя, чтоб Дитер трахнул его, посильнее и поглубже, но Дитер не давал, а только продолжал дразнить его.

Он отправился на кухню, выпил горячий чай и немного успокоился, подавив возбуждение, но усмирить то ноющее чувство пустоты в своем теле не удавалось никак. Оно продолжало жить в нем, переворачиваясь и пульсируя. Томас догадывался, что если всунет туда пальцы, то получит какое-то подобие того, что мог бы дать ему Дитер, но тогда эта пустота еще не настолько успела измучить его, чтоб он попробовал.

Через четыре дня настал новый, 85-й год.

Томас тосковал за Дитером, плохо спал и много пил, удивляя Гвидо. Раньше бывало, что он не видел Дитера месяцами, но они часто созванивались, Дитер шептал ему в трубку какие-то глупые нежности, Томас посмеивался над ним и считал дни и часы до их встречи. Сейчас нечего было считать. Конечно, он еще увидит Дитера, ведь им еще выступать вместе, может, они еще и альбом запишут, а, может, даже контракт подпишут с "Hansa". Но это будут выступления, альбом и контракт, а Дитер будет холодно смотреть на него и никогда больше не улыбнется той ласковой и заразительной улыбкой, от которой на его щеках появляются ямочки. Нет, он никогда не простит меня, думал Томас, даже если я буду ползти за ним на коленях. А я не буду. Никогда.

Томас еще слишком плохо знал его, и эти наивные рассуждения казались ему верными. Ему бы радоваться, что он, наконец, остепенился, обзавелся семьей, выбросил из головы все те глупости, которыми она была забита, ведь он так давно хотел этой стабильности, но радости не было среди тех мыслей, что окружали его. Днем еще можно было притворятся веселым и благополучным, вечером, когда Нора тащила его за руку в спальню, это было гораздо сложнее, но пока получалось, но ночью - ночью его преследовали сны. Иногда они были совершенно невинны - они записывают альбом, купаются в Эльбе, катаются на метро и целуются в каком-то темном переходе. Но чаще бывало совсем другое.

Грязная подворотня, он прижимается щекой к мокрой кирпичной стене, совершенно голый, и Дитер двигается сзади, забивая, заполняя притаившуюся у него внутри пустоту. Томас громко стонет и пытается вырваться, а вокруг люди - тысячи снующих мимо людей, но они слепы, не видят ничего, Дитер нависает над ним, двигается и двигается, все быстрее и быстрее.

- Берни! Берни, проснись!.. - тормошила его Нора. - Ты стонал во сне. Кошмар приснился?

У Томаса тряслись руки.

- Да, дорогая, просто кошмар. Спи, все хорошо.

Он снова пошел на кухню и выпил горячий чай. И внутри и снаружи все невыносимо ныло. Он прислонился к стенке и заплакал. Что были желания этого изнеженного, привыкшего к изысканным и изощренным ласкам тела по сравнению с выжигающей все внутри тоской по единственному любимому человеку, которого он не просто потерял, которого он сам оттолкнул. Он знал, что так и будет, знал, что ему будет тяжело без Дитера, но всегда был уверен, что сможет с этим справиться. Сейчас это казалось смешным. И он рассмеялся, даже не пытаясь вытереть слез. Если бы кто-то увидел его в этот момент, то решил бы, что парень спятил, но под окнами их дома бродили только бездомные кошки, а Нора крепко спала.

Утром позвонил Луи, поздравил с Новым годом и хотел сказать еще что-то, но Томас так обрадовался его голосу, что перебил и принялся засыпать его вопросами.

- Дитер? А, мы с ним вчера отметили Новый год, - простодушно отвечал Луи. - Нажрались, как свиньи… Ой, извини, Томас, я имел ввиду, что мы немного перепили. Ну, Эрика выгнала нас из дому, и мы полночи бродили по городу и горланили песни. Ну, в общем, весело. Я вот чего звоню. У Дитера с похмелья жутко болит голова, и он просил, чтоб я тебе позвонил. У вас сегодня выступление в дискотеке, в Гамбурге, так что ты приедь в "Hansa", часикам к пяти, ОК?

- Конечно, Луи, обязательно! Я тут слышал "You`re My Heart…" по радио, ты не знаешь?..

- А что, Дитер не сказал тебе?! - удивленно воскликнул Луи. - Да вы в прошлое воскресенье уже на первом месте были в половине хит-парадов страны. Проверь свой счет в банке, ваш сингл расхватывают, как горячие пирожки. За это выступление Дитеру предложили 50 тысяч, но он заявил, что меньше, чем за 100 и с места не сдвинется.

- И они согласились? - Томас был просто потрясен. Ему и 10 тысяч казались гигантским гонораром.

- Они умоляли его.

- Спасибо, Луи. Я приеду к пяти… - тихо сказал Томас. Трубка выпала из его рук и шлепнулась в раковину, где была рассыпана клубника - Томас обещал ее помыть и принести Норе в постель в качестве завтрака.

Он не сказал Норе ни о хит-параде, ни о 100 тысячах, поэтому она отнеслась к его отъезду с должным безразличием и принялась за клубнику. К ней должна была приехать Ютта, они собирались смотреть что-то по ТV, поэтому, дорогой, тебе придется ехать без меня.

Всю дорогу Томас настраивал себя. Дитер теперь - сотрудник и коллега. То, что было раньше - не в счет, просто они оба сошли с ума, забыли о своем месте в этой жизни и возомнили, что имеют право безнаказанно игнорировать общественные устои. Теперь все позади. Сны - тоже не в счет, это только отголоски прошлого, они постепенно потускнеют и смажутся, уйдут, оставят его в покое, о котором он так мечтал. Ему до сих пор казалось, что он любит Дитера - так это тоже не в счет, просто привычка. И то, что он не находит себе места, не может ни есть, ни спать - тоже явные симптомы привычки. Их нужно искоренять и преследовать. Это ничего не значит. Пустота, терзающая его тело - это простейшее физическое влечение, абсолютно извращенное. Это противно природе. Да он и не хочет этого. Совсем.

Ведя цепочку этих благочестивых мыслей, Томас нашел в себе все нарастающую радость оттого, что скоро увидит Дитера. Ну, просто посмотрит, хоть одним глазком. У него такая фигура… Раньше, когда-то, в другой жизни, Томас мог гладить его, касаться его губами и языком… Какой вкус у его кожи… Когда-то он ходил с ума от всего этого, но сейчас он просто посмотрит. Чуть-чуть. Даже если Дитер сделает попытку к примирению (а он ее, конечно, не сделает, он слишком гордый и независимый), то нужно только высокомерно смерить его взглядом и напомнить, что теперь у него есть любимая жена и всякие глупости ему неинтересны. Ну, разве что… Нет, никаких исключений. Он любит Нору - ведь действительно любит - и собирается хранить ей верность всю жизнь.

Та часть его натуры, которая была не в меру романтична, крайне часто обращалась к таким понятиям как "всегда", "никогда", "всю жизнь", "ни за что на свете", "до конца моих дней", но, когда приходило время, он рассеянно пропускал этот хлам, забывая, что когда-то искренне верил в него.Через какое-то время он написал на зеркале у себя в ванной - "Никогда не говори никогда". Но это тоже не помогало.

Он встретил Дитера в коридоре - тот несся в сторону директорского кабинета вместе с начальником отдела и что-то яростно доказывал, от чего его голос был слышен, наверняка, на трех соседних этажах. Он только бросил Томасу "Привет" и помчался дальше. На нем был жутко помятый пиджак и старые вылинявшие джинсы. "Наверное, снова поругался с Эрикой, и она уехала к родителям", - подумал Томас.

Он устроился в студии рядом со спокойным, как всегда, Луи и стал прислушиваться к музыке в его наушниках. Дитер появился нескоро - и его появление было окрашено таким звуковым сопровождением, что Томасу захотелось закрыть уши.

- Лу, ты видел, какой процент загребла себе эта долбанная "Hansa"?!! Может, еще я ей должен останусь?!! Козлы!!! Я им сделаю альбом! Десять альбомов! И не подавились, сволочи!

- Успокойся, Дитер. Ну что ты разошелся? Ты же знаешь, везде так.

- Ничего, так просто им это не сойдет с рук! Они еще плохо меня знают, - злобно пригрозил Дитер. - А, Томас. Ты-то мне и нужен. Эта гребанная "Hansa", это сборище идиотов предлагает нам контракт на шесть альбомов. Вот, почитай, если тебя все устраивает, то подписывай.

- А ты подписал? - осторожно спросил Томас.

- Ну, действителен он только при наличии и моей и твоей подписи, но, т.к. я этот контракт и составлял, то, естественно, меня все в нем устраивает.

Томас принялся читать контракт, но строки путались и их приходилось постоянно перечитывать заново. Контракт пестрел заумными фразами, экономическими терминами и хитрыми стилистическими оборотами. Томас никак не мог сложить все это вместе, т.к. после каждой прочитанной фразы мысли разбредались каждая своей дорожкой. Да еще постоянно казалось, что Дитер смотрит на него, и от его присутствия совсем рядом Томаса бросало то в жар, то в холод. Было бы безумием подписать этот контракт сейчас. Вряд ли, конечно, Дитер подсунул бы ему что-то такое, о чем потом пришлось бы жалеть, но прочитать все равно нужно было, только в здравом рассудке и ясной памяти.

- Я хотел бы изучить его дома, - сказал он, и сердце сжалось при воспоминании о том, сколько они вместе мечтали о таком контракте.

- Сколько хочешь, малыш, - бросил Дитер, и Томас не заметил его странного настороженного взгляда.

Через пару часов, пока они готовились к выступлению, Томас убедился, что Дитер не обирается даже пальцем пошевелить для примирения. Он должен был бы радоваться, ведь всяческие искушения не испытывают его на прочность, но это достигалось только с помощью аутотреннинга: "Я счастлив. Дитер не лезет ко мне, и это очень здорово. Я люблю Нору. Я очень хочу домой, к ней. Я не смотрю на него. И мне абсолютно плевать, что он не смотрит на меня. И я совсем не хочу его. И нет никакой разницы, что я уже восемь дней не прикасался к нему. Зачем мне это нужно?" Он придал своему лицу высокомерный и презрительный вид, но мысли были далеки от окружающей действительности, поэтому он не заметил множества провожающих его взглядов самых различных оттенков - от восхищенного взгляда юной ассистентки режиссера, снимающего в соседнем зале видео, до завистливых у музыкантов, обивающих пороги "Hansa" не первый год. Томас не был здесь почти две недели, но за это время все успело измениться, причем так, что возврата к прошлому больше не было.

Правда, когда они подъезжали к зданию ночного клуба, где должны были выступать, Томас с удивлением заметил, что огромная толпа берет его двери штурмом, сметая на своем пути все преграды.

- А что здесь такое будет, что они все так ломятся? Приезжает Майкл Джексон? - он даже попытался шутить, притворяясь счастливым и довольным.

- Нет. Приезжаем мы.

Томас сдержанно рассмеялся, сочтя шутку Дитера не совсем удачной.

Стоя за кулисами и рассеянно наблюдая, как Дитер облачается в какой-то розовый спортивный костюм, он слышал неясный гул, который почти глушил вступление "You`re My Heart…". Неужели он собирается выйти в этом на сцену, в ужасе подумал Томас, лучше бы шел в своих протертых джинсах. Впрочем, найти одежду, которая бы не шла Дитеру, было просто невозможно.

Оказавшись на сцене, Томас, наконец, понял, что за гул стоял в зале.

Народ скандировал его имя.

Предпочитая не испытывать судьбу, Томас уехал домой сразу после концерта. Выруливая со стоянки, ему до слез хотелось обернуться и посмотреть, не смотрит ли Дитер ему вслед, но он не позволил себе этого. Он бы все равно ничего не увидел - Дитер стоял у окна своего кабинета на втором этаже, прижавшись щекой к холодному стеклу, и провожал взглядом удаляющиеся огни его машины.

Дитер был слишком грубым - Томасу казалось, что его сейчас просто разорвет на части, но кричать он тоже не мог, т.к. Дитер закрывал ему рот рукой. От пробивающей его насквозь силы, причиняющей столько боли, на глазах выступили слезы, капая с давно мокрых ресниц, но он продолжал смотреть Дитеру в глаза, не отрываясь. Там была целая вселенная - серый цвет переливался, иногда темнея до синего, более темные крапинки растворялись и возникали снова. Еще несколько секунд, еще, пожалуйста, еще!.. Томас судорожно цеплялся за него, но все начало таять, испаряться, тускнеть…

В комнате было темно, может, поэтому он задыхался, будто перекрыли кислород. Томас осторожно вылез из-под одеяла, чтоб не разбудить Нору, и побрел на кухню. Пить чай уже не было сил. Он только скрутился на стуле, обхватив живот руками. Что в этом такого, если он просто подумает о Дитере? Он же ничего не будет делать, только подумает… Но если следовать тем принципам, которые он для себя избрал, то и думать тоже нельзя. Да и Дитер явно дал понять, что согласен. Ну, немного, вначале побушевал, ну, пару раз упился. Это просто пустяки, учитывая его въедливый и настойчивый характер. Тем лучше. Наверняка, у него уже с десяток новых любовниц, он и думать забыл.

Томас натянул джинсы и куртку, бесшумно ступая, притворил за собой дверь и вышел на улицу. В Кобленце шел снег, неторопливый и мягкий, от него небо было не черным, а каким-то темно-серым, искристым. Томас медленно брел по улице, сунув руки в карманы, и впервые Кобленц казался ему чужим и враждебным. Еда потеряла вкус. Вино было не крепче воды. Мир стал бесцветным. Желания превратились в обязанности. Музыка резала слух. Тишина сводила с ума.

Нора хотела поехать в Альпы кататься на лыжах, но у Томаса каждый день оказался расписанным по минутам. Он подписал контракт, и теперь нужно было делать все сразу - записывать новый сингл, записывать альбом, снимать видео, ездить по залам Гамбурга, Берлина и Мюнхена, куда их приглашали. И еще Дитер обещал, что они будут в "Формуле 1". Томасу все это казалось фантастикой - после двух лет упорных, но почти напрасных трудов у них, наконец, получилось.

Но Дитера он почти не видел - складывалось впечатление, что он прячется, стараясь как можно меньше показываться на глаза. После выступлений в дискотеках Дитер прыгал в свою машину и уносился куда-то, не говоря ни слова. Звонил вместо него Луи, постоянно ссылаясь на то, что Дитер очень занят, Дитер уехал подписывать какие-то бумаги, у Диетра после перепоя болит голова, Дитер закрылся в студии и творит, а беспокоить его нельзя под страхом смерти, Дитер подбирает музыкантов для гастролей, у Дитера плохое настроение, и к нему лучше не подходить. Томас не верил, зная, что Луи будет прикрывать друга, даже если тот соберется ограбить банк или продать государственную тайну.

- Луи, что случилось? - в очередной раз Томас не выдержал.

- Ты о чем? - неподдельное удивление Луи выглядело смешным.

- Что с Дитером?

- С Дитером? А, с ним все ОК. Ходит, довольный, как слон. Он за месяц поднял столько бабок, сколько за все предыдущие годы.

- Я вижу его только на сцене, и он со мной не разговаривает.

- Кх… Ну, он сказал мне, что вы поругались.

- Мы не ругались. Если он на месте, то передай ему, пожалуйста, трубку, - не терпящим возражений голосом потребовал Томас.

- Но его здесь нет, - искренне заверил его Луи. Дитер стоял рядом и выразительно жестикулировал - его нет, не было и не будет.

Томас швырнул трубку и принялся в спешке собираться. Он не представлял, что скажет Дитеру, но эта игра в прятки уже довела его до невменяемого состояния. Получается, если с Дитером не спать, то он не удостоит тебя даже словом?! Буря праведного гнева завладела его мыслями, требуя справедливости и отмщения. Апатию как ветром сдуло, внутри все кипело, жажда выяснить отношения перекрыла собой все установленные ранее правила. Если бы он остановился и подумал, чем вызвано столь несвойственное ему, человеку спокойному и ленивому, поведение, то понял бы, что просто смертельно соскучился по нему. Дитер не разговаривает? Кого этим можно удивить? Они порой ссорились по несколько раз на день и делали вид, что вообще друг друга не знают. Но сейчас все было по-другому, и в него вроде дьявол вселился. Он готов был броситься на Дитера с кулаками. Сказать все, что он думает по поводу его противного голоса, мятых шмоток, нецензурных выражений, злобного характера, бесконечных упреков и придирок, черствости и самовлюбленности, мании величия, жадности, распущенности и… и…

В Гамбурге снег был еще сильнее, и Томас не мог ехать быстро - все машины вокруг едва ползли, а из-за того, что "дворники" не успевали сметать снег с лобового стекла, видно было не дальше, чем на три метра. В квартале от "Hansa" собралась километровая пробка, а он просто не мог усидеть на месте. Томас бросил машину в каком-то дворе и побрел пешком, периодически сметая с волос снег, - так уж точно будет быстрее.

Когда он распахнул дверь студии, все были на месте - и Дитер, и Луи.

- О, Томас! - обрадовался Луи. - Не ждали тебя, но всегда рады. Вот и Дитер только пришел…

Томас молча впился в Дитера ненавидящим взглядом, совершенно забыв о присутствии Луи, вернее, даже не заметив его.

- Что с тобой, Том? - спросил Дитер, пристально глядя на него.

- У меня есть некоторые вопросы относительно контракта, - Томас, наконец, увидел Луи и опустил глаза.

- Хорошо, идем обсудим. Посмотри четвертую песню, Лу, ОК?

- Хорошо, Ди, - махнул рукой Луи и пробормотал про себя: - Да… Нелегка семейная жизнь. Такой спокойный мальчик был…

Дитер прислонился к столу в своем кабинете и сложил руки на груди.

- Ну? - голос его был мрачным и спокойным.

Слова все куда-то разом пропали. Томас уже собрался все ему сказать, даже воздуха набрал побольше, но в этот момент понял, что просто до слез хотел его видеть, а остальное было глупым предлогом, что Дитер специально, с изощренной хитростью устроил это все, изучив его натуру гораздо лучше, чем можно было предположить.

- Извини, - тихо произнес он. Его вроде окатили холодной водой. "Идиот", - больно вспыхнуло в мозгу. Он не мог вспомнить, когда в последний раз ему было так стыдно. Лучше провалиться сквозь землю. Он схватил ручку двери, собираясь уйти побыстрее, но Дитер мгновенно оказался позади него, с размаху захлопнул уже начавшую открываться дверь, что Томас оказался между стенкой и его здоровыми руками.

- Подожди, - прохрипел Дитер. - Я тоже… Малыш, я тоже не могу без тебя…

Дитер мягко положил голову ему на плечо, наклонившись и все еще держа ладони у стены.

- Пусти меня, - сказал Томас, едва сдерживая желание прижаться к нему.

- Мой маленький, продрог совсем… - шептал Дитер. - Томас почувствовал его горячее дыхание на своей шее, пустота внутри извернулась и завопила, чуя его совсем рядом.

- Ди… - простонал он, прижимаясь к нему, что есть силы.

- Сейчас, малыш, - Дитер поднял его на руки, спиной к стене, заставил обхватить бедрами талию, стягивая одежду, и насадил на себя. Томас только ахнул, откинувшись к стене и широко раскрыв глаза. Без геля он казался таким невыносимо большим, что у Томаса раз за разом темнело в глазах. Он протянул руки к его лицу, боясь, что он растает, как во всех его снах, и Дитер целовал ему пальцы, жмурясь от их прохлады и нежности.

- Тише, мальчик, Луи в соседней комнате, - шептал Дитер, чувствуя, что он вздрагивает всем телом, - Только не кричи...

Он и не мог кричать, только хватал ртом воздух, не в силах оторвать взгляда от его серых переменчивых глаз, и только одно слово металось в голове - еще, еще, еще! Дитер приник к нему, что-то нашептывая, но Томас не понимал ни слова, т.к. пульс гулко стучал в ушах. Руки Дитера были жесткими, как металл, они впивались в ягодицы, все стараясь раздвинуть их, но дальше уже некуда было. Почувствовав, что кончает, Дитер оторвался от его плеча и прохрипел:

- Смотри на меня, Том, слышишь…

Глаза у Томаса закатывались, и он совсем не соображал уже, цепенея под его мощными толчками. Уловив фразу скорее на подсознательном уровне, он с трудом сфокусировал взгляд, и изогнулся в накатившем шквалом оргазме.

Не успел Томас отойти от охватившего его сумасшедшего головокружения, как почувствовал, что Дитер осторожно поставил его на ноги.

- Иди сюда, - прошептал он, взлохмачивая ему волосы. Дитер поднялся, улыбаясь и сверля его взглядом, чмокнул в кончик носа и категорично заявил:

- Едем ко мне.

- Едем, - согласился Томас.

- Когда в следующий раз ты решишь бросить меня, я буду знать, что это временно, ОК?

- Следующего раза не будет, - Томас искренне верил в это.

- Будет, малыш.

- Откуда ты знаешь? - возмутился Томас.

- Я все знаю. Я старше и умнее. И я достаточно хорошо знаю тебя, чтоб сделать какие-то предположения.

Томас с сомнением посмотрел на него, пытаясь скрыть те мысли, что отражались в глазах, и Дитер только усмехнулся, застегивая на нем рубашку.

Дитер, конечно, знал его далеко не так хорошо, как ему казалось, схватив даже не все, что лежало на поверхности, не добравшись до многих важных вещей, но и этого вполне хватило бы, чтоб делать подобные предположения и выводы с большим процентом вероятности. Только в данный момент он и не подозревал, что все это нисколько не поможет ему, что уже появился еще один неизвестный фактор, играющий решающую роль и всегда оставляющий последнее слово за собой, против которого он, Дитер, был совершенно бессилен.

Он еще совсем не знал способностей Норы.