Стоял лёгкий морозец, характерный для конца января. Ветерок игриво кружил в воздухе пушистые снежинки, сметая их в мягкие, как лебяжий пух, сугробы. Трудолюбивая зима припорошила крыши домов небольшого немецкого поселения, затерявшегося где-то в степи, укрыла белым пологом землю и деревья. Где-то весело стрекотали сороки, из дворов слышалось блеянье овец, ржание лошадей.... Церковные колокола разорвали звоном полуденную тишину полусонного городка, вырывая его из полудрёмы.
Город был маленький, расположившийся на берегу реки, и обнесённый крепкой стеной. Низенькие домики жались друг к другу, ведя хоровод вокруг центральной площади. Во дворе одного из таких домов стояли оседланные кони. Двое молодых людей проверяли подпруги, подтягивали стремена. Снег скрипел под копытами горячих коней, они раздували ноздри и нетерпеливо пофыркивали, чуя предстоящую дорогу.
На крыльцо вышел статный мужчина в накинутой на плечи шубе. Его неприятное, гладковыбритое лицо осеняла тень какой-то заботы, он задумчиво грыз яблоко, наблюдая за сборами двух своих сыновей, - родного Дитера и его сводного брата Томаса, он был сыном умершей супруги, её ребёнком от первого брака.
Болен был богатый купец, торговавший мехами. Его жадность и желание разбогатеть привели его в эти Богом забытые места, где зверя было, хоть отбавляй. Охотясь в местных, богатых зверем, лесах, он довольно быстро разбогател. Дела его шли очень даже хорошо, и золото нескончаемым ручейком стекалось ему в карман. Но, стараясь сколотить состояние, он позволял иногда своим охотникам добывать зверя на землях, принадлежавших одному из монгольских племён. Причина крылась в нечёткой границе, проходившей по опушке леса. В общем-то, зверя хватало на всех, но монголы считали, что их обирают. Ханом у них был молодой Толуй, гордый, жестокий монгол. Естественно, Толую не нравилось, что пришлый иноземец позволяет себе грабить чужую землю. Иногда происходили небольшие стычки и нападения на укреплённое поселение, но крупного кровопролития, к счастью, пока не было. Хоть Толуй и искал способ отомстить купцу. И причина для мести тоже была.
- Дитер, - Окликнул купец сына. – Отвезёте золото капитану в порт, и возвращайтесь назад! И передайте ему, пусть начинает суда готовить, скоро лёд стронется, надо товар увозить!
- Хорошо, передам! – Высокий блондин вскочил в седло. Его светлые, чуть длинноватые волосы, взъерошил порыв ветерка, серые глаза лучились юношеским задором, а губы расплылись в улыбке – он любил ездить с поручениями отца, возя то деньги в уплату, то письма. Выполнив задание, всегда можно и поохотиться.
Его сводный брат, жгучий брюнет с волосами до плеч и горячим взглядом карих глаз, полностью разделял его радость. Томас не хотел оставаться наедине с отчимом, зашедшим в своей отеческой любви слишком далеко. Как это ни дико звучит, но Болен часто приставал к приёмному сыну с недвусмысленными предложениями. Уж очень тот был красив, нельзя мужчине быть таким красивым.
Томас не знал, что ему делать, не к каждому побежишь жаловаться, и он рискнул излить душу приёмному брату. Дитер сперва не поверил, они с Томом даже поссорились, но однажды старший брат случайно был свидетелем того, как его родной отец зажимал Томаса в столовой.
Дитер любил Томаса нежной братской любовью, сочувствуя его несладкой судьбе. Это была идея Дитера – брать младшего брата с собой для выполнения поручений. Во-первых, вдвоём не страшно и не скучно, а во-вторых, Том меньше пострадает от домогательств своего отчима.
Томас был благодарен сводному брату, и отвечал взаимностью на его заботу. Мальчики сдружились, и готовы были жертвовать собой ради жизни другого.
Дитер обладал мягким, но вспыльчивым нравом, больше всего на свете он любил охоту и лошадей. Но, не смотря на свою вспыльчивость, он всегда стремился на помощь нуждающимся в ней. Томас обладал столь же мягким нравом, но, в отличие от сводного брата, всегда был спокоен, находя компромисс. Он был тихим, спокойным юношей, к тому же, безумно красивым, но совершенно не гордился этим. Пока что красота играла с ним в злые игры.
Братья, выполнив поручение Болена, ехали назад, Дитер ехал впереди, жмурясь от слепящего глаза снега: тучки растащило и выглянуло солнце. Томас ехал чуть сзади, любуясь открывшимся видом запорошенной снегом степи. Домой совсем не хотелось, - опять будет отчим преследовать. Том так устал. «Может, сбежать?» - Думал он часто, но приходил к неутешительному выводу, что бежать отсюда некуда. Глухая степь, из ближайшего жилья – русский постоялый двор в дне пути отсюда, но это и единственное место, где его будут искать. Он знал – отчим землю сроет, но вернёт его. Но даже если мальчик и сбежит – куда податься? Без денег, родни нет, дома тоже. Кратчайший путь – в преступный мир, но скатываться столь низко Томас не хотел.
- Дитер, куда ты? – Опомнившись, юноша окликнул брата, который уехал вперёд.
Купеческий сын резко натянул поводья, и конь встал на дыбы. Дитер обернулся к отставшему брату.
- Том, о чём ты так замечтался? – Засмеялся он. – Тороплюсь, потому что до темноты хочу через лесную опушку путь сократить, может, повезёт, зайца нам с тобой на ужин добуду…
- Что ты, брат?! – Испугался Том. – Какой заяц? Нельзя туда, там земли Толуя, засекут нас там – мало не покажется! И тебя и меня в куски изрубят!
- Да ладно тебе, что ты вечно всех боишься? – Усмехнулся старший брат. – Зайчатины хочу, собственноручно пойманной! Надоела эта домашняя преснятина. А так могли бы на костре поджарить. Я сказал, едем к лесу! Не бойся, мы же вдвоём!
Стегнув коня, блондин поскакал прочь, а за ним и Томас, опасливо оглянувшись по сторонам – вроде тихо пока. Морозный воздух был чист и свеж, видно было далеко вокруг. Они скакали по дороге, бежавшей вдоль закованной в лёд реки, на другом берегу простиралась равнина. По левую руку простиралась полоса леса, укутанного в иней. Укатанная дорога, огибая пригорок с опушкой, убегала вдаль, к постоялому двору, где иногда меняли коней русские гонцы.
Теперь же Дитер свернул в сторону, и погнал жеребца по неглубокому снегу. Вскоре ему повезло: он заметил метнувшегося в сторону зайца. Белая шкурка зверька сливалась со снегом, но Болен безошибочно преследовал свою жертву, приготовив охотничий нож, с другой стороны зайцу пути к бегству перекрывал Томас. Главное, не промахнуться! Конь, заразившись хозяйским азартом, фыркая, скакал по снегу, соревнуясь с зайцем в скорости бега. Почти догнав  зверька, Дитер метнул нож, но промахнулся – шустрый лесной житель отскочил в сторону и, что есть сил, припустил к лесу, где и скрылся в ёлках.
- Ой, Дитер, давай выбираться! – Испуганно зашептал Томас. – Это монгольские земли…
Молодой охотник огляделся: и правда, увлёкшись погоней, не заметили, как заехали на земли Толуя. А монгол мог истолковать это по-своему, узнает, что без спросу на его земли залезли – добра не жди, Толуй на расправу скор – сначала убьёт, и только потом спросит, кто такие.
- Да успокойся ты, - Ответил Дитер, всё ещё оглядываясь. – Нет же никого! Да и стойбище их далеко отсюда, какого чёрта они сюда поедут?
Словно в ответ на его слова, на другой стороне опушки появились шестеро монголов верхом на коренастых конях. В тёплых шапках, в меховых кафтанах, мягких сапогах, опоясанные саблями, выглядели они недружелюбно.
- Ох, Господь всемогущий! – Выдохнул Томас.
- Поглядели на монголов? – Дитер сплюнул на снег. – Теперь едем назад!
Нахлёстывая коней, поскакали обратно, надеясь доехать до дому, и там укрыться. Монголы, не долго думая, поскакали за ними вдогон. Резвые кони немцев заметно устали, и бег их был не так быстр, как хотелось бы. Юноши неустанно настёгивали коней, и те, собрав остатки сил, неслись вперёд.
Всё, что Дитер потом мог вспомнить, это как на нём затянулась петля аркана, и резкий рывок выбросил его из седла…

…Очнулся Дитер на снегу, лёжа на спине. Яркий солнечный свет слепил глаза, а запястья саднило. До купеческого сына стало доходить то, что произошло: погоня, сильный рывок, и удар о снег. Попался. Вот только где он, и где Том? Жив ли? И что с ними теперь будет? Чёрт, руки занемели в этих путах…
Приподнялся на локте и осмотрелся вокруг. Утоптанный конями снег, кромка леса совсем потерялась в дымке, и с два десятка юрт, разбросанных окрест. Всё понятно: монголы к себе приволокли. Интересно, что у них на уме? Подбежавшая лохматая собака подозрительно нюхала воздух, глядя на пленника, потом начала неистово лаять.
- Вот чертовка! – Послышался откуда-то сзади мягкий голос Томаса. Дитер улыбнулся: жив младший брат!
Подошедший рослый монгол хлестнул собаку плетью, и та, взвизгнув, спряталась за лошадей.
- Что смеёшься? – Спросил немца монгол на корявом немецком языке, Болен был тут не единственный немец, занимавшийся добычей мехов, и многие монголы знали немецкий язык. – Весело стало? Ничего, скоро заплачешь кровавыми слезами!
Юноша сел на снегу, разглядывая монгола: высокий, узкие карие глаза горят ненавистью, на грудь из-под лисьей шапки змеями спускаются две чёрных косички. Меховой кафтан подпоясан ремнём, за который заткнут жутких размеров нож с рукоятью в виде волчьей головы. Тёплые кожаные штаны и сапоги из мягкой кожи завершали его костюм. Ещё на указательном пальце правой руки блестел рубином золотой перстень.
- Там посмотрим, - Тихо ответил Дитер, - Кто из нас плакать будет.
Монгол захохотал.
- Надо же, волчонок решил зубы показать? Ничего, скоро я спущу с тебя шкуру!
- Хулагу, лишить его жизни волен только я! – Строго произнёс подошедший молодой монгол, но его слов Болен не понял. Повернувшись к пленнику, он продолжил по-немецки:
- Я вас знаю. Вы щенки того иноземца, что мои владения грабит, и вы туда же!
- Я ничего не сделал! – Дитер исподлобья взглянул на новоприбывшего монгола. Одет так же, как и первый, только на шапке лисий хвост сзади пришит, и оружие инкрустировано золотом. У подошедшего монгола было довольно приятное лицо, и удивительно зелёные глаза – невероятная для монголов вещь, обычно у них глаза либо карие, либо чёрные, как безлунная ночь. Тонкие усики, и ухоженная бородка выгодно подчёркивали красивое лицо, иссиня-чёрные, длиной до пояса, волосы были собраны в хвост.
- Вы ловили зайца на моих землях! – Нахмурился монгол.
- Да, мы с братом заехали нечаянно на твои владения. Но зайца мы спугнули на нашей территории. Значит, заяц наш! – Заключил Томас, бесстрашно глядя на хана. Он уже, в отличие от Дитера, понял, что перед ним стоит сам Толуй.
- Язык бы тебе укоротить, разговорчив не в меру! – Прошипел хан. – Заяц прыгал по моей земле, когда он нож бросил! И нора его на моей земле, здесь всё моё! И жизни ваши теперь тоже мои!
- Что скажешь с ними делать? – Спросил Хулагу, усмехнувшись. – Может, убить?
Толуй на миг задумался.
- Нет, пока не нужно. Они нам ещё пригодятся!
С презрением глянув на пленников, Толуй повернулся, чтобы уйти.
- Эй, монгол, - Окликнул его Дитер. – У нас вот не принято пленных на улице держать, неужто ты дашь нам замёрзнуть тут?
Кивнув Хулагу, Толуй ушёл. Монгол злорадно ощерился, поглаживая рукоять кинжала. Но всё же выполнил приказ хана: пленников бросили в какую-то юрту, приставив охрану.
- Ну, и что нам теперь делать? – Осведомился Томас. – Поели зайчатинки? Ехали бы по дороге, ничего бы не случилось!
- Не хнычь, малыш, образуется всё! – не особо веря в свои слова, произнёс юноша. – Что-нибудь придумаю…
- Убьют нас, пока думаешь…
- Нет, не то у них на уме. Надо было бы, сразу убили бы. – Ответил младшему брату Дитер. – Что-то этот вождь задумал… может, выкуп затребует, а может…
Шкура, заменявшая дверь, приподнялась, впуская в юрту старика, наверное, колдун местный. В каком-то балахоне до пят, на лбу невероятное украшение из бисера. Поставил перед ними блюдо с варёной кониной, да кувшин с водой. И так же тихо вышел.
- По крайней мере, с голоду мы не помрём, - Закончил беседу Томас.
Есть связанными руками было не очень удобно, но всё же лучше, чем совсем ничего. Пленники задумались. Отец ждёт их не раньше, чем через пять дней. Значит, тревогу не скоро поднимут… и пока ищут, догадаются ли, что они в плену у Толуя? Нет, надо самим выбираться.
Вечером Томаса отвели в юрту Толуя. Пленник огляделся. Довольно просторное жилище, снаружи покрытое шкурами, было довольно тёплым внутри. Стены завешаны цветастыми коврами, пол так же забросан коврами. У стены располагался мягкий лежак из нескольких набросанных друг на друга волчьих шкур, сверху лежал расшитый валик, служивший подушкой, и большое одеяло.
На высокой подушке восседал Толуй. Свой кафтан он снял, оставаясь в простой рубашке. Его чёрные волосы закрывали всю спину, шелковисто поблёскивая в лучах светильников, которых в юрте было несколько. Монгол держал в руке пиалу, над которой поднимался ароматный пар. Заметив пленника, Толуй отставил пиалу, опёрся одним локтем о своё колено, и с насмешкой поглядел на свою добычу.
- Ну, юрта лучше, чем снег?
- Да, спасибо, Толуй-хан, - Не теряя достоинства, ответил юноша, соображая, что нужно хану, - Спасибо за угощение!
- Пожалуйста! – Рассмеялся монгол. – Вот всё думаю, что бы с вами сделать, а? Убить? Слишком много хлопот от вас с вашим отцом…
- Тебе решать, хан, - Бесстрашно взглянул на Толуя юноша. – Ты сам сказал, что наши жизни в твоих руках.
- Хм, - Протянул монгол, одобрительно качнув головой. – А ты не трус, не скулишь, пощады не просишь. Вы с братом на охоту выехали?
- Нет, хан, - Томас решил не утаивать ничего, всё равно ведь Толуй узнает всё сам, если захочет. – Мы в порт ездили, отвозили поручение отца капитану. По дороге зайца увидели, решили поймать, в азарт вошли, и не заметили, как на твои земли заехали…
- Так откуда, говоришь, вы ехали? – Нахмурился вдруг Толуй, в глазах его сверкнул недобрый огонёк.
- Из порта, что у излучины реки расположен, наш отец по весне добытые за зиму меха на продажу в Европу отправит…
-Хорошее дело,  – Прошипел Толуй. – Очень!
Монгол задумался, вспоминая прошлую зиму, когда сам с братом выехал на охоту, и брата поймали солдаты купца Болена. Теперь брат его, Мункэ, томился в остроге купца, и вызволить его не было возможности, не хватало монгольского войска осадить селение. Несколько раз монголы ломали копья о его стены, но всё тщетно. Толуй прищурился, пришедшая в голову мысль ему понравилась.
- Почему ты замолчал? – Голос Томаса заставил хана вздрогнуть. Он оторвался от своих мыслей и посмотрел на пленника.
- Так когда ваш отец точно меха отправлять будет? – Он приподнял чёрную тонкую бровь. – И ещё я слышал, что в подвалах ваш отец прячет пленника. И не ври мне, всё равно правду узнаю!
- Как только лёд тронется, а в подвале, как я слышал, пленный монгол сидит. Отец говорил, что кочевник напал на него, вот и держат его в заточении… отец хочет отправить его в Европу, зачем – не знаю
Толуй кивнул, став ещё мрачнее. Потом крикнул стражника, и тот увёл Томаса. Хан же сидел, обдумывая возможные ходы в этой ситуации. В его руки попал драгоценный подарок небес. С помощью этих двух молокососов можно освободить брата…
Уже наступила ночь, и снег отражал свет далёких звёзд, Толуй же всё обдумывал свой план.

- Ну, и что он тебе сказал? – Поинтересовался Дитер, когда, Том, наконец-то вернулся в палатку. – Что ему от нас надо?
- Я сам ничего не понял, - Задумчиво протянул жгучий брюнет. – Про отца спрашивал, про пленного кочевника, про груз мехов спрашивал, и ещё заяц этот ему покоя не даёт… что с нами будет, не знаю, о том разговора у нас не было.
Остаток вечера Том тоже провёл в раздумьях, пытаясь понять, что так сильно заинтересовало Толуя в делах его отчима. И что так разгневало монгола? Его аж перекосило от злости, когда Томас про меха заикнулся, ненависть мелькнула в зелёных глазах хана, словно про лютого врага услыхал… Да, юноше захотелось снова встретиться с ханом и узнать причины такой реакции…
Старший брат ещё поприставал к Томасу с вопросами, но, видя, что он не настроен на разговор, отстал. Мальчик же погрузился в собственные мысли, и не заметил, как заснул.
- Вставай, хан зовёт тебя! – Какой-то монгол больно ткнул сапогом в рёбра. Стиснув зубы, чтобы не ответить грубияну на такое с собой обращение, Дитер поднялся. К его удивлению, Тома также повели в юрту Толуя.
Хан ждал их, полулёжа на шкурах, рядом сидел старый монгол, и затачивал гусиное перо. Пленники с интересом разглядывали убранство юрты кочевника. Представшее их глазам зрелище не соответствовало тому, что рассказывали об этих дикарях. На стенах не растянуты кожи людей, нигде не висят головы, и лежанка добротная, тёплая, а не голая земля…
- Думал я, что с вами сделать, - Нарушил молчание Толуй, глядя на вошедших пленников из-под полуопущенных век. – И вот что решил…
- Если тронешь Дитера, его отец с тебя три шкуры спустит! – Перебил его Томас. Юноша не боялся хана, и держался с ним на равных. Он считал, что страшнее отчима нет никого на свете. Что по сравнению с его домогательствами какой-то монгол?
Хан, глянув на него, захохотал.
- Три шкуры?! Да трети моего войска хватит, чтобы к вечеру стереть ваш городишко с лица земли! – Злорадно смеясь, ответил монгол. – Впрочем, не о том сейчас речь!
- Говори, что придумал! – Глянув на него, произнёс Дитер. – Что ты хочешь? Денег? Мою или брата жизнь? Возьми, то, что тебе нужно, но не тронь наше поселение, только об этом прошу.
- А ты тоже храбрый, - Кивнул Толуй, окинув юношу одобрительным взглядом, и в его зелёных глазах загорелись мягкие искорки. – Хорошо. Но прежде, чем ты узнаешь свою судьбу, я хочу рассказать тебе кое-что… Отец твой подлый человек. В прошлом году он пожелал купить у меня несколько хороших коней, и с три десятка лисьих шкур…
- Погоди, добычей лисьего меха мой отец сам занимается…
- Верно, но твой отец не знает, где бить зверя, он жаден, и ему неизвестна честность. Благодаря стараниям твоего папаши лис в этих краях почти не стало… Но тогда я этого не знал. Поэтому я и мой брат Мункэ отогнали ему пять хороших жеребцов, и кобылу, навьюченную шкурами. Но купец начал торговаться, хотя цену мы обговорили до этого. Я объяснил ему, что отдавать товар за меньшую цену не намерен, тогда отец твой попытался забрать лошадей и меха силой. Мы выхватили мечи, но его солдат было больше. В результате мы, опозоренные, израненные и ограбленные вернулись в свои юрты. А товар и мой брат остались у этого подлого торгаша. Он держит Мункэ в остроге, и не отпускает его. Говорит, сгниёт там мой брат… Несколько раз мы пытались вызволить его, но не вышло…
- Грустная история, - С сочувствием в голосе произнёс Томас. – Увы, я этого не знал, и если чем-то могу тебе помочь, буду только рад. Я знаю отчима с не самой лучшей стороны, но чтобы ТАКОЕ…
- А тебе никто ничего и не скажет. Может статься, что и твой брат обо всём этом знает, - Толуй взглянул на юношу, проникшегося жалостью к его семье, и это тоже понравилось хану. – Ты молод, беззаботен…
- Да что ты знаешь про моего отца?! – Закричал Дитер. – И перестань моего брата настраивать против меня! Том, не слушай, он всё врёт!
- Неужели? – Поднял брови хан. – Может, и соседнее поселение сожгли не солдаты твоего отца? Твой папаша решил перебить всё местное население, лишь бы мешки свои золотом набить! Открой глаза, мальчик: даже ты не знаешь обо всех его делах, о чём ещё можно говорить?! Да-да, я за твоим отцом давно наблюдаю, и знаю, какой ценой он добывает зверя! Даже мои люди попадали в его хитроумные капканы, рассказать тебе, что он сделал с моей женой, встретив её в лесу?! Она ничего ему не сделала, просто возвращалась с охраной от родственников, но твоему отцу захотелось овладеть ею! Она не выжила от полученных ран, рассказать тебе, ЧТО он с ней сделал?! – Хан вошёл в ярость, -  От вас, иноземцев, одни беды!
Дитер прикусил язык. Конечно, он знал кое-что о делах отца. В частности, о его хитрых ловушках. Болен часто, смеясь, рассказывал сыну, как извлекал из капканов монголов вместо волков. Однажды его солдаты смаковали у костра историю о том, как освежевали одного из них… А ведь кочевники тоже люди – они живут по своим законам, влюбляются, женятся, рожают детей… Дитер содрогнулся, и ещё эта история с Томасом. Мальчик часто плакал по ночам в его комнате, умоляя никуда не ездить, боясь, что отчим его изнасилует… Он сглотнул трудный комок, взглянул на побледневшего Томаса, потом на хана.
- Ты не хочешь узнать, что тебя ожидает? – Спросил хан, поглаживая длинный ус.
- Да, конечно, - Кивнул Болен, глядя на Толуя без страха, понимая справедливый гнев монгола, готовый к любой уготованной участи. Даже если он останется заложником, не страшно. Гораздо страшнее быть сыном чудовища. – Какова моя роль в этой истории?
- Хороший вопрос. Ты поедешь к своему отцу, и передашь ему письмо от меня, что младший его сын – мой пленник. Передашь ему мои условия его освобождения. Его свобода за свободу Мункэ. Освободят моего брата – я освобожу твоего брата. Убьют моего брата – я убью твоего. Нападут на моё селение – я убью твоего брата. Всё просто и понятно. Сначала я убью сына, потом приду и за отцом.
Дитер кивнул. Подумал немного, потом попросил лист бумаги, перо и чернила. Старый монгол, сидевший у стены, протянул всё необходимое. Юноша сел рядом с лежанкой Толуя, и написал под его диктовку письмо, что было довольно трудно со связанными руками. Сам Толуй писать по-немецки не умел, но немного умел читать. Потом протянул письмо хану.
- Вот, прочти, хан. Не хочу, чтобы ты сомневался в моей честности. Не знаю, умеешь ли ты читать…
- Не дерзи мне! – Фыркнул Толуй, выхватывая из рук Дитера письмо. – Мне грамота известна, меня обучал вашему языку один из пленных солдат. Правда, пришлось казнить его впоследствии.
Дитер спрятал улыбку, глядя на Толуя, читавшего письмо, написанное красивым ровным почерком с завитушками.
- Теперь вези письмо отцу!
- А… если он не согласится? – Дитер опасливо покосился на Тома. Вряд ли отец согласится на такие условия. Мальчик не был ему родным сыном, и не представлял никакой ценности для отчима. Но пока Дитер хранил это в тайне, в надежде потянуть время, найти способ вызволить брата.
Толуй в ответ схватил длинный нож и приставил его к горлу Томаса. Юноша даже не шелохнулся.
- Смерти его хочешь?! – Крикнул хан, сверкнув глазами. – Не хочешь везти грамоту, повезёшь купцу в мешке голову его сына!
Дитер послушно взял письмо, обнял сводного брата, вышел и юрты, и, вскочив на оседланного коня, покинул стойбище. Лишь бы Том не проговорился о своём происхождении!
Услышав удаляющийся топот коня, Толуй глянул на Томаса, встретив его спокойный взгляд, и перерезал его путы, освободив руки. Юноша принялся растирать затёкшие запястья.
- Эй, старик, пусть нам принесут поесть! – Небрежно бросил старому монголу хан, и тот, поклонившись, покинул юрту, оставив пленника и Толуя наедине.
- Спасибо, эти ремни такие грубые, - Тихо произнёс купеческий сын, глядя на хана, который, наконец, успокоился. – Можешь во мне не сомневаться, я не сбегу… потому что бежать мне некуда…
- Не благодари меня, - Ответил монгол, спрятав нож в кожаные ножны, и прищурил и без того узкие глаза. – Надеюсь, ты понимаешь, что твоя жизнь зависит от решения твоего отца?
- Да, конечно, - Кивнул пленник. – Я всё понимаю, но я не осуждаю тебя. И не боюсь смерти, потому что наперёд знаю ответ своего отца. Он не любит меня…
- Не хочу убивать тебя, - Признался хан. – Ты не такой, как этот торгаш. У тебя чистая душа, жаль, если моё письмо не принесёт результата… а почему ты решил, что твой отец не любит тебя?
Томас пожал плечами.
- Я ему не родной сын, моя мать вышла за него почти сразу после смерти моего родного отца. Когда она умерла, я досыта вкусил его любви ко мне, он всё время домогается меня…
- Домогается? – Недоумённо поднял бровь хан. – Это как?
- Ну, - Покраснел юноша. – Он хочет овладеть мной, нездоровая у него любовь ко мне. – Томас не мог понять, почему откровенничает с монголом. Может, потому, что боль, накопившаяся в нём за все эти годы, нашла, наконец, выход? Дитеру он всё равно всего не рассказывал, не хотел, чтобы сводный брат знал отца с худшей стороны.
- Мда, - Протянул хан и усмехнулся. – Грязный человек твой отец.
- Толуй-хан, - Вдруг спросил юноша. – А почему ты Дитера в заложниках не оставил?
- Ты мне больше по нраву пришёлся, - Улыбнулся в усы Толуй. - И на лице у тебя было написано, что домой ты не хочешь. К тому же я знаю, что купец больше чтит старшего сына, и тот имеет бОлшее влияние на своего отца. А твой плен для твоего брата хороший стимул к убеждению вашего отца. Всё очень просто, как видишь!
- Да, твоя мудрость не вызывает сомнений! – Поклонился юноша, вызвав одобрительное кряканье кочевника.
Вошла женщина, наверное, служанка, или жена, неся на подносе две пиалы с рисом, блюдо с мясом в бульоне и воду в кувшине. Поставив всё перед ханом, так же тихо удалилась.
- Ешь, тебе нужны силы, к тому же сегодня будет мороз, а еда согревает, - Толуй взял одну пиалу с рисом, и принялся с аппетитом его есть. Томас последовал его примеру. Ничего подобного он не ел - рис был ароматный, нежный, и белоснежный. Юноша наслаждался его вкусом, чередуя рис с мясом. На этот раз это была баранина, сваренная с ароматными травами.
После завтрака Толуй отпустил пленника, и юноша, предоставленный сам себе, погулял по окраине стойбища, разглядывая гордых монгольских скакунов, краем глаза замечая двух монголов, следивших за ним. Толуй поверил юноше, но всё же подстраховался…

            Парень, выйдя утром из юрты, огляделся вокруг. Был уже полдень, - почти сутки, как он в плену, - снег искрился под солнцем, мороз крепчал, щипая нежную кожу. Поселение жило своей жизнью – женщины готовили еду,  мужчины точили оружие, возились с лошадьми, кто-то собирался на охоту. Между юрт бегали дети, визжа от восторга, а за ними бегала с весёлым лаем та самая собака, что вчера облаяла пленников. Томас с улыбкой следил за их весёлой вознёй, и невольно засмеялся, когда здоровый пёс опрокинул мальчонку в снег, и принялся лизать ему лицо.
Из юрты вышел Толуй в своём вчерашнем одеянии, только волосы распустил, и теперь они водопадом ниспадали из-под лисьей шапки. Прикрикнув на мелюзгу, он позвал одного из воинов, и о чём-то с ним говорил на своём грубоватом наречии. Потом, глянув на Томаса, вернулся к себе. Юноша поёжился, и направился в небольшую палатку, в которой провёл ночь. Хоть юрта и была забросана шкурами, но в ней было довольно прохладно. Мальчик устроился на лежанке, закинув руки за голову. Предстояло несколько дней абсолютного безделья. Даже верхом не проехаться, из селения его не выпустят, это юноша хорошо понимал. Но самое главное – он пока не увидит своего отчима, и отдохнёт, наконец, от его гнусных приставаний! Но вот брат… Дитер, где же ты, без тебя так скучно! Даже отвлечься не на что… лежи в юрте, никому не нужный – чужак, просто заложник, которого и убить не жалко. Хотя нет, для Толуя он ценный пленник, козырь в его игре, последняя ниточка, на которой повисла жизнь его брата Мункэ. Монголы настроены к Томасу довольно враждебно, но хан его в обиду не даст.
Интересный этот Толуй! Читать умеет, грамоту знает. Властный, дикий, свободолюбивый, как все монголы, но что-то в нём было, что задерживало взгляд, казалось, даже мысли Толуй умел контролировать. Грозный, но совсем не страшный. Томас уже понял – если Мункэ освободят, они с Толуем останутся друзьями. С улыбкой юноша вспомнил спор из-за зайца, кому он принадлежит, его мысли обратились к брату, и он задремал, накинув на ноги полувытертую волчью шкуру.

Толуй точил свой меч. Целое утро хан только и делал, что давал нагоняй своим детям, наконец, крикнул старшей дочери, чтоб уняла наследников. После обеда говорил с сокольничим по поводу купленного недавно молодого сокола. Птицу натаскивали уже неделю, хищник попался на удивление сообразительный. Ещё немного, и можно будет на охоту с ним ездить.
Днём с пленником взглядом столкнулся, хрупкий юноша гулял возле лошадей, кутаясь в шубу. Замёрз. Непривычно ему тут, страшно, но в глазах горел неподдельный интерес. Мальчишка добрый, храбрый, а храбрость Толуй всегда ценил превыше всего. Спокойно принял условия монгола, даже глазом не моргнул. А что ему терять в жизни? Монгола ещё в первую встречу поразили его карие глаза, переполненные болью и безысходностью.
Толуй ощущал к юноше симпатию, жаль, если ответ купца будет не таким, какого он ожидает… Монгол представил лицо юноши, осенённое грустью и сожалением, когда он узнал о пленённом брате хана. Так искренне сочувствовал…
Интересно, сколько ему лет? Он так молодо выглядит, кожа как у младенца. А глаза… карие и бездонные, красивая улыбка, выразительные брови… Толуй отмахнулся от этих мыслей и принялся дальше точить свой меч.

К вечеру мороз окреп, подул колючий ветер, завывая между юрт подобно стае голодных волков. Повалил снег, по воле разбушевавшейся стихии складываясь в сугробы. Несколько воинов, торопясь, разводили по юртам фыркающих лошадей. Толуй вышел из палатки, и тут же пожалел, что не накинул на плечи шубу – ледяной ветер пробирал до костей. Хан крикнул одному из монголов привести пленника в свою юрту, и быстро вернулся внутрь.
Через несколько минут привели продрогшего юношу, он совсем замёрз, в волосах искрились снежинки, он непрестанно дышал на руки, пытаясь их согреть.
- Ты звал меня, хан? – Спросил он, недоумевая, что могло понадобиться Толую в такой час. В юрте монгола было на удивление тепло.
- Да, твоя юрта слишком холодна, простудишься ещё. – Указав удивлённому юноше на лежанку, накинул ему на плечи шубу. – Согрейся пока, сейчас горячий ужин принесут.
Томас не стал спорить, в душе благодаря хана за заботу. В выделенной юрте юноша действительно сильно замёрз, она явно не для жилья предназначена. Закидана старыми шкурами, неспособными хранить тепло. А тут уютно, тепло, даже дремотно стало. Том закутался в шубу, чувствуя, как тело его согревается, Толуй же продолжил своё занятие – начищал заточенный меч до блеска. Пленник следил за монголом, не говоря ни слова, просто не знал что спросить, о чём сказать, чтобы случайно не вызвать гнев кочевника. Вот и следил, как смуглая рука монгола натирала лезвие куском ткани, а какая любовь при этом горела в глазах монгола! Да, наверное, оружие – его страсть! Гордый кочевник, сидящий на подушке был поглощён своим занятием. Тёмные волосы струились по спине, свет лампы озарял его медную кожу, пахнувшую хвоёй и костром. Одетый в тёплые штаны и простую рубашку, широкоплечий, являл он силу своего народа. В зелёных глазах светилась доброта вперемешку с гордостью, опыт кочевой жизни. Наверное, много чего повидал – монголы часто кочуют, или уходят в набег. Его округлое лицо украшала чёрная бородка и усы, свисавшие почти до подбородка. Клинок иногда сверкал в лучах светильника, монгол убрал оружие, когда в юрту принесли блюдо с мясом в горячем бульоне.
- Ты дрожишь, - Мягко обратился Толуй к Тому. – Поешь, согрейся!
Пленник не заставил просить себя дважды, с удовольствием поглощая вкусное мясо, которое они потом запили кумысом. Тонкая струйка напитка пробежала от уголка рта по подбородку и шее Томаса, когда он приложился к пиале. Монгол прищурил глаза, наблюдая за пленником. Юноша скинул с плеч тёплую шубу.
- Спасибо, что обогрел и накормил, но мне, наверное, пора к себе… - Том начал собираться. – Уже поздно, пора спать…
- Спи тут, - Монгол как-то странно на него посмотрел, в глазах его зажёгся огонёк. – Моя юрта тёплая, и ложе мягкое. Укройся, и спи.
Он присел к юноше ближе, разглядывая его красивое лицо. От этого взгляда мальчик почему-то покраснел.
- Нет, хан, - Ему стало неловко, он задрожал, чувствуя тепло тела монгола, его аромат. – Я…
Он не успел договорить – монгол обнял его за талию, прижал к себе, и накрыл его губы своими, скользнув языком в его тёплый рот. Томас попытался отстраниться, но у Толуя была стальная хватка.
- Ну, ты что, боишься меня? – Он поцеловал дрожавшего мальчика в висок, и лизнул в ухо. – Что ты будешь делать в своей юрте, один? Там холодно, и скучно.
Толуй принялся нежно покусывать ухо юноши, потом ласкать влажным языком его нежную шею. Томас весь сжался от страха. Монгол, почувствовав это, опрокинул пленника на своё ложе, удерживая запястья юноши. Хан шептал что-то на своём наречии, стараясь успокоить жертву. В планы Толуя не входило насилие, и он хотел, чтобы Томас отдался ему по доброй воле. Но юноша был напуган. Монгол продолжал целовать пленника, даря изощрённые ласки, терзая его шею.
Вдруг порыв ветра со всей силы ударил в стену юрты, яростно свистя, где-то в другой юрте завыла собака. Стихия снаружи бушевала в ночной тьме, наводя страх, а тут было так тепло, так уютно и мягко на шкурах. Томас  взглянул в зелёные глаза кочевника, горевшие желанием и восхищением, и стыдливо улыбнулся монголу. Юноша открыл для себя, что желает близости с кочевником, хочет испить из этого источника, жаждет ласковых поцелуев.
Толуй рискнул отпустить руки юноши, и пленник запустил пальцы в длинные волосы монгола, ощущая исходящий от них аромат костра. Хан подарил пленнику поцелуй, на который юноша робко ответил.  Толуй  задрал его рубашку, и принялся целовать мягкий, тёплый живот пленника, ощущая губами нежный пушок, щекоча шёлковую кожу горячим дыханием. Мальчик застонал, не понимая, что с ним происходит, почему всё именно так. Он ни разу не был с мужчиной, и даже не помышлял о таком. А сейчас он лежал на волчьих шкурах, в тёплой юрте кочевника, ощущая жар его тела, град ласк на своей коже, и даже не знал, что же с ним происходит. Мысли путались, кружились, ускользали под напором желания монгола, будившего в теле юноши непонятное и до сих пор незнакомое чувство.
Томас растаял в объятиях Толуя, доверившись ему, чувствуя его дыхание на своём животе, его горячие ладони на своих бёдрах. Монгол ловко освободил юношу от одежд, стащил с себя свой наряд, и они сплелись на ложе, не слушая хищный вой стихии, пытавшейся ворваться в юрту.
Юноша вновь запаниковал, когда монгол властным движением развёл его бёдра. Член кочевника напрягся, и гордо стоял, готовый ворваться в юное тело. Томас испуганно посмотрел на Толуя.
- Не бойся, тебе понравится! – Прошептал тот, смазал пальцы маслом из стоявшего рядом кувшинчика, и принялся ласкать мальчика там, где не был ещё никто… пальцы нежно скользили вокруг девственного лона, а язык ласкал губы юноши. Когда Томас расслабился, Толуй навис над ним, и попытался протиснуться внутрь. Первое проникновение пронзило тело болью, и мальчик застонал, инстинктивно пытаясь увернуться. Монгол прижал его своим телом, и продолжил своё занятие, целуя пленника в шею, щёки, губы… после нескольких проникновений боль ушла, и мальчик раздвинул бёдра шире, впуская монгола. На смену боли пришло наслаждение. Твёрдый член скользил внутри тела Томаса, буравя, заставляя выгибаться от наслаждения.
Все моральные нормы ушли на задний план. Удовольствие, доставляемое близостью с монголом, затмило всё на свете. Мальчик стонал в рот хана, ласкал спину кочевника, каждое проникновение Толуя разливалось по телу волнами ещё бОлшего желания…
Монгол закинул ноги Томаса себе на спину, усилив толчки, юноша, краснея, ощутил напряжение внизу живота. Толуй ласково провёл языком по шее и подбородку пленника. Не выдержав, мальчик выгнулся, и почувствовал, как тёплая жидкость разлилась по животу. Следом выплеснул свою страсть и монгол, со стоном навалившись на Томаса.
- Что это было? – Тихо спросил пленник, придя в себя.
- Это была страсть, - Ответил Толуй, - Ты всё ещё хочешь в свою юрту?
Он хитро прищурил глаза, его медного оттенка лицо казалось в тусклом блеске светильника ещё красивее.
- Нет, - Мотнул головой его пленник. – Там холодно…
Заснул Томас, заботливо укрытый одеялом, в жарких объятиях Толуя. Правильно ли то, что произошло? Да какая, собственно, разница?

Утром купеческого сына разбудил шум, донёсшийся с улицы. Высунув нос из-под тёплого одеяла, Томас огляделся, и понял, что в юрте он совершенно один. Толуй ушёл так давно, что даже постель с его стороны успела остыть. Интересно, куда он мог уйти? Юноша перевернулся на спину, несильная боль заставила поморщиться. Он вспомнил подробности прошедшей ночи с мужчиной. Кочевник оказался нежным и осторожным, наверное, опыт есть в таких вещах. Томас залился краской: и что он так завёлся? Ему стало немного стыдно за свою слабость, за то, что позволил сотворить с собой ТАКОЕ. Но на смену стыдливости пришло осознание лёгкой влюблённости, всё же постель сближает людей. Интересно, а девушки то же самое после первой ночи в душе испытывают?
Да, монгол Томасу нравился, и этого отрицать нельзя. Дикий кочевник, гордый хан свободолюбивого племени, меднокожий воин пленил сердце юноши. Мальчишка поймал себя на мысли, что предпочёл бы вечный плен в монгольской юрте, нежели возвращение домой. За такие мысли стало действительно стыдно, и юноша нехотя вылез из-под одеяла. Несколько минут ушло на то, чтобы одеться, и, закутавшись в шубу, Том вышел на улицу.
Утро было ясное, окрестности были завалены снегом, деревья видневшегося леса томились под тяжестью осевшего на их ветвях снега. Морозный воздух был недвижен, и снежный покров сверкал в лучах взошедшего солнца. Юноша обратил свой взгляд на посёлок, и тут понял, что произошло что-то страшное: старухи и женщины причитали, мужчины были мрачны. Пленник, наконец, заметил Толуя – монгол вышел из соседней юрты. Томас хотел его окликнуть, но хан заметил его, и сам подошёл. Длинные его волосы были заплетёны в косу, на голове красовалась лисья шапка, одет Толуй был только в рубашку, штаны да сапоги. Мороза, он, похоже, не чувствовал.
- Иди в юрту, - Без улыбки сказал хан юноше. – Не выходи, пока не позову… поесть тебе принесут тоже туда.
- Но, Толуй, - Приподнял бровь юноша, заметив, что на монголе лица нет.
- Том, иди в юрту. – Указал монгол кнутом на своё жилище.
- Вчера ты был более ласков, - Укор в карих глазах пристыдил Толуя.
- Том, мои люди пропавшего неделю назад охотника нашли, с ободранной кожей, рядом с капканом, - Прошептал он. – Я должен… тебе лучше всего этого не видеть, подожди меня в юрте.
- Хорошо, Толуй, я подожду, сколько нужно, - Юноша с грустью взглянул на монгола, и положил тёплую ладонь на его руку. – Мне стыдно за моего отчима…
Толуй кивнул и, благодарно похлопав юношу по плечу, направился к нескольким ожидавшим его соплеменникам. Томас же вернулся в юрту. Вскоре какая-то старуха принесла ему завтрак, он уже успел изучить все клинки, украшавшие увешанные коврами стены юрты, пообедать, и вздремнуть. Из юрты он и носу не казал, выполняя волю хана, даже когда снаружи донеслось гортанное пение и запах костра.
Вечером Толуй вошёл в юрту, и бросил шапку на ложе, скинул шубу, и присел на подушку. Принесли ужин. Хан молча указал Томасу на подушку напортив. Юноша присел, и, боясь ослушаться хана, поел.
- Как ты? – Тихо спросил он кочевника.
- Мой лучший воин зверски убит! – Огрызнулся Толуй. – Такое ни одному монголу в голову не придёт!
- Извини, - Тихо произнёс Томас.
- О, Том, ты тут ни при чём, - Хан устало растянулся на постели. – Не вини себя, не надо…
- Мне жаль, что такое происходит, - Юноша с грустью смотрел перед собой. – Сначала у тебя брата похитили, теперь твоё племя истребляют… ты не заслужил столько страданий!
- Ну, буду надеяться, что хотя бы мой брат останется жив, - Толуй вытащил из ножен внушительных размеров нож, и погладил его лезвие.
- А если мой отчим его убьёт? – Тихо спросил юноша, подсев к монголу.
- Тогда я убью тебя, - Спокойно ответил хан, поглаживая прохладное лезвие, - Хотя мне не хочется тебя убивать. Но я дал слово…
- Мой брат ещё не приехал, - Произнёс юноша, глядя на смуглое лицо монгола. – И у нас полно времени…
- Не боишься? – Спросил Толуй. – А вдруг он плохую весть привезёт, что тогда?
- Тогда ты сдержишь своё слово, - Мальчишка наклонился и поцеловал Толуя в губы. – А пока… утешь свою скорбь со мной, это всё, чем я могу тебе помочь…
- Этого вполне хватит, - Монгол наблюдал, как Томас стащил с себя сначала меховую жилетку, потом рубашку, и наклонился, чтобы снова припасть к губам любовника.
Монгол подвинулся, позволив юноше лечь на мягкое ложе, и освободил его и себя от остатков одежды. Том лежал на животе, ощущая, как волосы и бородка монгола щекочут ему спину. Жаркое дыхание обжигало кожу, тёплые руки Толуя ласкали его бёдра, и юноша постанывал, сжимая в руках волчью шкуру.
Хан заставил Томаса развести бёдра, и мальчик инстинктивно подался ему навстречу. Улыбнувшись, Толуй навис над юношей, и медленно вошёл в него, двигясь как можно осторожнее. Пленник стонал под ним и выгибался. Хан входил в него до предела, и выходил почти полностью, слушая стоны, умоляющие продолжать сладкую пытку.
Прижавшись к спине Томаса, Толуй усилил точки и ускорил темп, сунув ему палец в рот, чтобы мальчик не закричал, и Том нежно посасывал пропахший дымом от костра палец, позволяя члену Толуя истязать своё тело, ощущая твёрдую плоть глубоко в себе, постанывая от наслаждения, ощущая приятную тяжесть внизу своего живота.
Благодаря стараниям монгола Томас кончил быстро и настолько ярко, что на глаза навернулись слёзы, следом пролился любовью и монгол, со стоном сжав юношу в объятиях. Поцеловав своё сокровище в шею, Толуй растянулся рядом с ним.
Почти всю ночь они предавались любви и взаимной страсти, и Томас с радостью отдавался хану, глядя в его блестевшие лаской зелёные глаза-омуты…
- Хан, мне кажется, ты поступаешь неправильно, идя на поводу у этого чужака, - Обратился к Толую один из воинов, сидевших у костра.
- Замолчи, Хулагу, - Прикрикнул хан. – Он сам на это согласился.
- Неизвестно, какую цель он преследует, сомневаюсь, что всё это от чистого сердца, - Продолжал спорить воин. – Убей его и дело с концом…
- Убить я его успею, если понадобится, - Прошипел Толуй, - Тебе легко говорить: Мункэ не твой брат! Мальчишка пошёл на это, зная, что его ждёт в случае неудачи! В нём одном храбрости столько же, сколько в вас всех, вместе взятых!
- Я лишь повторил, что люди говорят, - Оправдывался Хулагу, глядя на разгневанного хана. – Что ты врага в юрте приютил…
- Это ТЫ говоришь, а не люди, - Прошипел сквозь зубы Толуй, - Что-то я ничего подобного не слышал! И прекрати разносить по стойбищу всякий бред! Иначе я снесу тебе голову, если она тебе так мешает! Я сам знаю, что делать!
Зло фыркнув, Толуй вернулся в юрту.
- Хватит ту бока мять! – Бросил он Томасу, - Пошли, прогуляемся!
Удивлённый неожиданным предложением, Том всё же оделся, и последовал за ханом. Сев на коней, они почти полдня катались по окрестностям, беседуя обо всём на свете.
Так Томас узнал, что племя в эти места привёл ещё отец Толуя, здесь они с Мункэ родились и выросли, резвясь под сенью деревьев. Потом отец умер, и Толуй стал ханом, радея за своё племя. С Мункэ они вместе правили своим народом, но младший брат редко слушал Толуя, и почти всегда всё делал по-своему. Именно эта черта характера и привела его в острог купца Болена. Торговля с купцом была идеей Мункэ. Поначалу Толуй возражал, чувствуя подвох, но потом решил уступить брату, за что оба и поплатились.
Томас, в свою очередь, рассказал о своём детстве, проведённом в стенахнемецкого поселения. Но на этот раз он говорил об отцовском владении без гордости, ощущая свою семью и жителей села пришлыми чужаками, вторгшимися на территорию монголов.
Чувствуя смущение юноши, Толуй сменил тему беседы, рассказывая ему о монгольской музыке, и по просьбе Томаса спел песню, состоящую целиком из гортанных звуков. Молодой пленник с замиранием сердца слушал эту мелодию, в которой угадывалась любовь к свободе и гармония с природой.
Уже в сумерках они вернулись назад, и Том с удовольствием скинул жаркую шубу, войдя в юрту Толуя. И снова ночь они провели вдвоём, предаваясь ласкам, юноша тихо постанывал, лёжа на постели, и монгол вдыхал аромат его волос, тёрся носом о нежные щёки, целовал податливые губы, чувствуя жар, с каким отвечал ему Томас.
Монгол с удовольствием отдавался в плен объятий своего любовника, и никак не мог насытиться близостью с ним. Этот юноша, неожиданно ворвавшийся в его жизнь, перевернул её, пленил сердце хана, и карие глаза пленника смотрели на него с таким обожанием, моля о ласках, любви, поцелуях. Недавняя смерть жены опустошила Толуя, но её место в сердце занял юноша, скрашивая его одиночество, гоня скорбную пустоту из настрадавшейся души….
Томас сладко спал, посапывая на груди хана, нежно обнявшего своё сокровище. Но сам Толуй не спал, мучаясь от сердечных мучений. Со дня на день должен прибыть хоть один гонец. И какие вести он принесёт? Хорошо, если Болен согласится на условия хана в письме, и тогда хан вернёт себе брата, освободив пленника. А если купец откажется? Толуй прислушался к ровному дыханию юноши. Тогда ему придётся сдержать слово, и он уже НИКОГДА не услышит, как сопит во сне Том, как он стонет, закусывая губу, и эти карие глаза…

С улицы донёсся топот коня и шум среди монголов. Похоже, гонец прибыл. Толуй поднялся, и, одевшись, вышел из юрты. На рыжем коне сидел Дитер мрачнее тучи.
- Ответ моего отца! – Бросил он, и вытащил из-за пояса свёрнутую грамоту.
Толуй, стараясь не показывать волнения, прочитал послание, и сердце его оборвалось: Болен требовал немедленной выдачи самого Толуя, о приёмном сыне ни слова. Об освобождении Мункэ не могло быть и речи. Более того: в первый день февраля его публично казнят в назидание всем, кто захочет понукать гордым купцом. Если Толуй не будет выдан, селение его сравняют с землёй, и изведут род на корню.
Хан, приказав Дитеру дождаться, пока он отпишет ответ, направился в свою юрту. Юноша уже проснулся, и сидел на шкурах, недоуменно оглядываясь в поисках хана. Увидев вошедшего Толуя, он одарил его лучезарной улыбкой.
- Где ты был? – Приподнял он свои красивые брови.
- Твой брат прибыл, - Мрачно ответил Толуй, и, не найдя слов, подал юноше письмо. Пленник прочитал послание, сглотнув трудный комок. – Мне очень жаль, Том…
- Мне тоже жаль, что отец казнит Мункэ, - Томас поднял на монгола глаза, подёрнувшиеся влагой. – Я надеялся, что всё будет по-другому…
- Надеюсь, ты понимаешь, что мне придётся тебя убить? – Глухо спросил хан, положив руку на рукоять ножа.
- Да, Толуй, это часть нашего договора, - Томас прижался к животу монгола, - Когда ты сделаешь то, что должен сделать?
- Завтра вечером, если ничего не изменится, - Толуй пригладил мягкие волосы любовника. – Но я дам тебе шанс. Напишу твоему отцу. Опишу в красках, что его ждёт…
Толуй отписал купцу. В этом письме он сообщил ему, что старший его сын будет сидеть, прикованный на морозе до тех пор, пока Мункэ не вернётся в свою юрту. В случае, если Мункэ будет казнён, купцу следует самому явиться в его стойбище за головами своих сыновей.
Он свернул письмо и направился к выходу.
- Толуй, об одном тебя прошу, - Тихо произнёс юноша, глядя на напряжённую спину хана. – Не посылай моему отцу моё тело, похорони меня недалеко от своего селения, под сенью деревьев. Хочу в покое спать…
Толуй не нашёл слов для ответа, только кивнул, и вышел из юрты. Он подозвал одного из воинов, и отправил его с письмом к купцу. От него же Дитер узнал, что является заложником. Его стащили с лошади, и отвели в юрту, в которой недавно мёрз Томас.
Мальчик обедал, сидя у костра, в обществе Толуя и четырёх монгольских воинов. Весть о том, что пленник готов пожертвовать собой ради спасения ханского брата, быстро распространилась по всему стойбищу, и гордые кочевники бросали на юношу любопытные взгляды.

Купеческий сын с удовольствием ел горячий рис, составлявший основу монгольского рациона, но, как ни странно, такая однообразность совсем не надоедала. За всё время, проведённое в стане кочевников, Томас отметил, что блюда из риса ни разу не повторились, поражая разнообразностью вкусов. Приятно было есть горячий обед, глядя на потрескивающее пламя костра, на свежем воздухе. После обеда Томас с позволения хана направился к брату, - за одно и обед ему отнёс.
От Дитера он узнал, что отчима совершенно не волнует судьба пасынка. Раз не даётся в руки – пусть сдохнет. Слишком низкое достоинство у такой разменной монеты.
Том побледнел, на его глаза навернулись слёзы.
- Он всегда меня ненавидел, - Прошептал он, - Но чтоб так…
- Успокойся, - Дитер приобнял сводного брата за плечи. – Я убеждал его как мог, а он ни в какую. Нет, и всё. Тут ещё какая-то грязная история с продажей мехов всплыла. В общем, я уговорил его отпустить меня с посланием для хана. Не хочу даже в одном доме с ним находиться. Я не знал, что мой отец – чудовище… а как ты?
- Хорошо, - Тихо ответил Том и положил голову на плечо брата. – Меня не обижают, кормят.
- Ты в этой юрте спишь? Холодно тут.
- Вообще-то, нет, - Томас отстранился от брата, стараясь не смотреть ему в глаза. – Я в юрте Толуя сплю…
- В чьей юрте?! – Засмеялся Дитер, посчитав это за шутку. – Так боится твоего побега, что привязывает тебя к себе на ночь?
- Не привязывает, он мне доверяет, и… - Мальчик покраснел. – В общем, мы с ним… ну, это само собой получилось…
- Не понял, - Нахмурил брови Дитер, - Он тебя, что, изнасиловал, ты это пытаешься сказать? Вот урод!
- Он не насиловал меня, - Ещё больше покраснел юноша. Его немного смуглая кожа приобрела ярко-пунцовый цвет. – Всё взаимно было, но он первый начал, а я… я не смог устоять…
- Да, - несколько прохладно произнёс его сводный брат. – Хорошо на тебя повлиял мой отец! Ты на отлично усвоил его уроки! Ну и как тебе было под мужиком?
- Дитер, перестань, - Задрожал Томас. – А что мне оставалось? И что я познал в жизни, кроме мужских домогательств?! Да, может, я поступил неправильно, ты так старался для меня, а я… я в это время развлекался с ханом…
- Том, уйди, - Глухо произнёс Дитер, отвернувшись от брата. – Уйди, прошу тебя…
- Дитер…
- Уходи! – Крикнул купеческий сын. – Уйди, оставь меня!
Томас, вздохнув, вышел. Вот так и всегда: все его пинают… Утирая слёзы, он вышел из юрты, пристроившись неподалёку, и тихо плакал, уткнувшись в коленки. Чёрные его волосы рассыпались по спине и рукам, закрыв от лишних глаз заплаканное лицо, и только собака, сидевшая рядом, слышала его тихие всхлипывания. Заскулив, подползла на брюхе, и принялась лизать ему руки, пытаясь утешить.
Эту картину увидел проходивший мимо Толуй. Он подошёл к мальчику, и поднял за подбородок его голову, заглянув в мокрое от слёз лицо.
- Что с тобой? – Удивился монгол и вытер слёзы рукавицей. – Не подобает мужчине слёзы лить, перестань. Что случилось, кто тебя обидел?
- Никто. Я сам себя обидел, - Ответил юноша, отвернувшись в сторону. – Я… мой брат пытался спасти мне жизнь, а я… я в это время под тобой валялся…
- Это он так сказал? – Нахмурился монгол, наливаясь злобой. – Собачий сын!.. успокойся, ты ни в чём не виноват, Том, тебе не хватало любви, и я дал тебе её сполна. Разве за это можно обвинять?
- Наверное, нет… - Юноша, повинуясь воле Толуя, последовал за ним в тепло его юрты, где и отдался хану со всей страстью.

Утром мальчик всё же отважился навестить брата. Дитер не спал, пустая посуда говорила о съеденном завтраке. Сам же пленник лежал на побитых молью шкурах.
- Дитер, - Окликнул его Том, - Я помириться с тобой хочу…
- Чтобы залезть и в мою постель? – Съехидничал старший брат. – Нет, милый братец, иди к своему монголу, ты так сладко под ним стонал, даже здесь слышно было!
- Дитер, ты единственный, кто хорошо ко мне относился, ну, прости… Дитер, я каждый день тебя вспоминал…
- Ты сам уйдёшь или помочь?! – Дитер вскочил со своей лежанки, и метнулся к юноше. Тот едва успел выскочить на улицу, но поскользнулся, и упал в снег. На него рухнул брат, и со всей силы ударил по лицу наотмашь. – Я же тебе сказал!...
Но тут же согнулся пополам от сильного удара в живот ногой. Подоспевший Толуй охладил его пыл. Монгол выхватил кнут, но Томас, испугавшись, прикрыл собой брата.
- Нет, Толуй, не бей его, не надо, - Умоляюще просил он. – Я сам напросился, он не виноват…
- Уверен?
- Да…
Толуй, спрятав кнут, помог Томасу подняться, и отряхнул с него снег. Всё это было проделано с такой любовью, с такой заботой… Переступив через Дитера, монгол направился к костру.
- Ладно, извини, - Дитер сел, поглаживая ушибленные рёбра. – Я погорячился. Ты прав, ты поступил так, как тебе подсказала твоя измученная душа. Я не виню тебя… просто… эта новость была, как снег на голову. Прости…
Томас улыбнулся, и подал Дитеру руку, чтобы помочь подняться. Вместе они провели почти целый день, но вечером Томас вернулся к монголу.

Утром Толую сообщили о прибытии гонца, посланного к купцу накануне. Гонец, как и ожидал хан, вернулся не один, а в обществе Болена. Воин спрыгнул с седла, подбежал к Толую, и поклонился.
- О, мой хан, я выполнил всё так, как ты приказал!
- Очень хорошо, - Одобрительно кивнул зеленоглазый монгол. – Иди, поешь с дороги.
Затем хан перевёл взгляд на купца, спрыгнувшего со своего коня. В его глазах была написана неподдельная ненависть.
- Я не вооружён, храбрый Толуй-хан, - Произнёс купец. – И приехал к тебе, чтобы лично говорить с тобой!
- Что ж, говори, я слушаю, - Толуй положил свою смуглую ладонь на золочёную рукоять меча. Отец пленённого юноши разглядывал монгола, одетого в сапоги из мягкой кожи, широкие штаны и добротный кафтан, перехваченный ремнём, за который кочевник заткнул кнут. На голове красовалась лисья шапка. Из-под неё струились длинные чёрные волосы, обрамлявшие луноподобное лицо монгола. Зелёные глаза хана выжидательно смотрели на гостя, плотно сомкнутые губы обрамляли длинные усы, подбородок скрывала не очень длинная, аккуратная бородка.
- Толуй-хан, - Голос Болена заметно дрожал. – Я получил твоё письмо, и приехал к тебе… отпусти моего сына по-хорошему!
- Раз ты читал моё письмо, то не мог пропустить моего условия: жизнь твоего сына за жизнь моего брата Мункэ. Если прольётся кровь моего брата, я буду вынужден убить твоего сына! – Толуй прищурил изумрудные глаза. – Но к чести могу сказать, мне жаль будет лишать его жизни, он, в отличие от тебя, ни в чём не виноват! Кстати, где мой брат? Я, кажется, просил приезжать вместе с ним!
- Толуй-хан, прежде, чем мы продолжим беседу, позволь мне обнять моего сына.
Хан улыбнулся, покручивая свой ус.
- Хорошо! – Согласился он. – Пусть будет по-твоему. Убедишься, что я держу своё слово!
Толуй приказал позвать пленника, и его появление заставило Болена улыбнуться. Его сын был одет в богатую монгольскую шубу, на щеках его играл здоровый румянец, никаких пут, цепей и следов побоев. Дитера держали на свободе, и, по всему видно, относились к нему с уважением.
Увидев отца, Дитер с радостной улыбкой подошёл к нему.
- Отец, я счастлив тебя видеть!
- А как я рад видеть тебя живым и здоровым! – Воскликнул купец. – Как ты? Тебя не обижают?
- Нет, меня и Тома держат на свободе, кормят, живём в тепле. Хочешь, я Тома позову?
- Нет, не надо. – Нахмурился отец, и повернулся к монголу. – Что ты хочешь за его свободу?
- У тебя что, совсем память отшибло? – Прошипел монгол. – Я же сказал: верни мне моего брата!
- Хорошо, - Почесал лоб Болен. – Я освобожу твоего брата, и лично привезу его к тебе завтра. Но ты отпустишь моего сына, и перестанешь нападать на мой город.
- Если ты перестанешь ставить капканы на моих людей! – Парировал хан. – Завтра, ровно в два часа дня, я жду тебя здесь вместе с Мункэ. Если не приедешь в назначенный срок, я привезу тебе головы твоих сыновей, а потом посажу тебя на кол!
- Хорошо, будет тебе твой брат!
Глянув в последний раз на хана, купец вскочил в седло, хлестнул коня, и скрылся в снежной дали.
Посмотрев вслед отцу, Дитер перевёл взгляд на Томас, стоявшего неподалёку. Отчим его даже не заметил. Томас, горько усмехнувшись, скрылся в юрте хана.
Он скинул шубу, и вытянулся на тёплом ложе. Хан не стал беспокоить юношу, позволив ему побыть наедине с собой. И лишь когда на землю упала ночь, и звёзды замерцали в морозном воздухе, Толуй, наконец, отважился войти в юрту.
Он тихо положил на маленький столик меч, рядом небрежно бросил кнут. Скинув шубу, монгол сел на подушку рядом с другим столиком, на котором горел небольшой светильник, наполненный маслом. Толуй задумчиво поглядел на лежавшего к нему спиной Томаса, и задумчиво покрутил ус. Кажется, юноша спал. Хан отвернулся, взял со столика свой внушительных размеров охотничий нож, и принялся точить его, мрачно глядя на льдисто сверкавшее лезвие.
Но монгол ошибся – его возлюбленный не спал. Он не подал вида, когда Толуй вошёл. И не пошевелился, пока хан ходил по юрте. Но, почувствовав на себе взгляд любовника, ощущая аромат и тепло его тела совсем рядом, Томас не смог притворяться дальше. Он выбрался из-под тёплого одеяла, тихо подошёл к монголу, и, опустившись на колени, прижался к его широкой спине, обвив руками его талию. Он с удовольствием вдохнул аромат костра, источаемый мягкими волосами кочевника. Толуй оторвался от своего занятия, поднял голову и посмотрел перед собой.
- Твой отец тебя не любит, - Тихо сказал хан. – Настоящий дикарь… почему ты не заговорил с ним?
Юноша ещё крепче прижался к Толую, и положил голову на его плечо.
- Потому, что я люблю тебя… а ещё потому, что не хочу домой, в этот ад…
Монгол попробовал лезвие ножа пальцем, и, удовлетворённый, спрятал клинок в ножны.
- Когда мой брат вернётся, останешься со мной. – Толуй накрыл своей горячей ладонью изящную руку Сергея. –
- А… если Мункэ не вернётся? – Тихо спросил юноша.
- Том, - Толуй задумчиво и нежно поглаживал руку юноши. – Я надеюсь на лучшее, но со страхом смотрю в будущее. Вы оба мне дОроги, Мункэ мой брат, а ты… ты стал мне опорой, и я не хочу тебя убивать. Я не могу лишить тебя жизни, слишком многое нас связало… Если Мункэ всё же убьют, знай: я не стану тебя убивать. И ничего не бойся. Я не изверг, и не могу убить того, кого я люблю…
- Толуй, нет! – Томас отстранился от хана. – Я никуда не побегу! Я не трус, и никогда им не был! Мы оба дали слово, и оба его сдержим!..
Хан зарычал, схватил пленника за запястье, и рванул юношу к себе, заставив вскрикнуть.
- Глупый ребёнок, неужели ты в самом деле хочешь смерти?! Не проси меня об этом! Никогда! Лучше я вонжу нож в своё сердце, чем позволю померкнуть блеску в твоих глазах!
- Но ты же сам говорил, что…
- Это была неудачная мысль, - Толуй резко поднялся и сцепил руки за спиной. – Моего брата пленил чужеземец. Если он казнит Мункэ, будет глупо убить из мести тебя. Ты здесь совершенно ни при чём. Если с Мункэ что-то случится, я сотру селение Болена с лица земли, а его самого привяжу к хвосту кобылы, и пущу её галопом! Вот это будет справедливо! А ты… ты неразумное дитя, случайно попавшее под мой гнев… прости.
Томас поражённо смотрел в спину монгола, не веря ушам. В душе юноши кипели эмоции, а в голове творился полнейший бардак. Почему? Почему всё произошло именно ТАК? Почему он влюбился в этого гордого, немного дикого кочевника? В мужчину? Наверное, так на роду написано – испытать запретное чувство, ежеминутно боясь потерять возлюбленного, ощутить в груди боль утраты. Судьба занесла над жизнью юноши меч, но это только раздуло и без того сильное, испепеляющее пламя, горевшее в сердце. Монгол стал для Томаса средоточием всего мира, его опорой, стержнем, и юноша ежеминутно ощущал его ласку, облачённую в величие.
Молва говорила о Толуе, как о жестоком, не знающем пощады кочевнике, сыне степи, любящим запах крови. Но перед Томасом Толуй-хан предстал в совершенно ином обличье. Да, он планировал жестокую расправу над юношей в отместку за возможную казнь брата, но за те дни, что Том провёл в плену, монгол влюбился в него. Он полюбил этого немецкого волчонка так, как не любил ещё никого. Даже скорбь по умершей от ран жене, с которой он прожил десять долгих лет, ушла на задний план. Место почившей супруги в его сердце занял этот темноволосый, стройный юноша, такой кроткий и нежный. Он знал о своей судьбе, но не бежал от неё, а, наоборот, тянулся к монголу, искал его внимания и ласки. Будто стремился испытать всю глубину безумных чувств, сгореть в огне любви, захлебнуться и утонуть в океане страсти. Томасу удалось совершить почти невозможное – покорить сердце степного волка.
Он с радостью отдавал Толую всего себя, позволяя горячим рукам монгола скользить по своей коже, слушая его клятвы в любви, и нежные речи, которые хан шептал ему на ухо, и юноша невольно улыбался, слушая немецкую речь с монгольским акцентом. Он заглядывал в зелёные глаза кочевника, и видел там безбрежный океан любви, и припадал к тонким губам любовника, выпивая всю сладость поцелуев. И тихо стонал на ухо Толую, когда тот брал его, нежно и осторожно. Томас трепетал в его руках, умоляя не прекращать сладкие пытки, отвечая на его ласки своими, ещё более нежными, как прикосновение крыльев бабочки, ласковыми прикосновениями рук и губ.
Юный пленник все эти дни жил, ожидая уготованной участи, не сильно надеясь на порядочность отчима. А теперь… теперь Толуй отказался от своего жестокого плана, позволив своему возлюбленному жить, дышать, и вкушать радости мира…
Юноша встал и подошёл к монголу, поглаживая его спину, потом тихо поцеловал в плечо, расцепил его руки, заставил повернуться к себе лицом, и прижался к его груди.
- Спасибо, мой хан.
Толуй заключил его в объятия, целуя в лоб.        
- Ты не заслужил смерти, моё сокровище, - Толуй поцеловал его в губы.
- Но, Толуй, что будет с моим братом?
- Он волен здесь остаться, если пожелает, если же нет – пусть отправляется на все четыре стороны, я на него зла не держу, и преследовать не буду, - Толуй обнял мальчика, гладя по пушистым волосам, потом заглянул в его темные глаза, и улыбнулся, кивнув в сторону ложа.
Томас позволил увлечь себя на постель, помог Толую раздеться, скинул с себя остатки одежды. Снаружи стоял трескучий мороз, и в юрте было не так тепло, как хотелось бы. Но горячие объятия монгола быстро согрели мальчика, и оба предались взаимной страсти, наслаждаясь любовью, которую им подарила судьба…

Ночь была наполнена страстью, Томас был неутомим, прося монгола о близости снова и снова. И оба наслаждались обществом друг друга, утопая во взаимных ласках и желании.
Том, лёжа на животе, в очередной раз развёл бёдра, позволив Толую овладеть собой, постанывая в ответ на его властные проникновения, выгибал спину, когда рука монгола скользила по его трепетавшей коже, закусывал губу от удовольствия, ощущая Толуя глубоко внутри, чувствуя себя одним целым с ним. Застонал чуть громче, орошая семенем мягкую шкуру, ещё пара сильных толчков – и монгол тоже кончает, изливая сперму внутрь любовника.
Чуть позже юноша лежал уже на спине, терзая рот Толуя ловким языком, обвив ногами его талию, вновь испытывая внеземное удовольствие, не в силах насытиться близостью с этим гордым мужчиной, покорившим его юное сердце. И член Толуя скользил в его теле, доставляя наслаждение, и зелёные глаза монгола светились безграничной любовью, глядя в карие, полные нежности и покорности, глаза чужеземного юноши…

- Том, просыпайся, пора, - Толуй поцеловал юношу в шею, крепко обняв. Мальчик недовольно застонал во сне, он никогда не любил вставать рано.
- Толуй, я не хочу никуда идти… - Сонно пробормотал он.
- Том, не дури, вставай, - Монгол провёл рукой по его спине, и выбрался из-под одеяла. – Нам пора. Ваш отец надеется вас увидеть, давай, поднимайся.
- Толуй, - Юноша сладко потянулся. – Я несколько дней провёл в твоём плену, не видя отца, и не много потеряю, если его вообще не увижу. Хочу всю жизнь провести здесь,  в этой юрте, в тёплой постельке…
- Так и будет, обещаю тебе, - Монгол, уже одетый, опустился на колени возле Томаса. – Я никому тебя не отдам. Но сейчас от тебя зависит жизнь моего брата…
- Извини, я совсем ум потерял… - Юноша вскочил и быстро оделся. Потом нахмурился, как-то нехотя глядя на выход из жилища. – Толуй, обещай, что заберёшь меня к себе, я не хочу жить без тебя.
- Обещаю. – Монгол поцеловал любимого в лоб.
Оба направились к выходу, но, прежде чем покинуть юрту, мальчик окинул её тоскливым взглядом. Какое-то дурное предчувствие не давало покоя, бередя душу.
По обоюдному уговору Толуй связал братьям руки, чтобы хоть немного походили на заложников.
- Думаешь, поверят? – Улыбнулся Томас.
- Если ты сотрёшь с лица эту развратную ухмылку, поверят! – Проворчал монгол, связав запястья Томаса.

Вскоре прибыл Блен вместе со связанным Мункэ, в сопровождении небольшой охраны.
Подъехав, спешились. Купец ухмыльнулся:
- Здравствуй, хан. 
- Здравствуй, - Горделиво ответил Толуй. – Я вижу, ты привёл с собой воинов? Боишься меня? – Он довольно усмехнулся.
- Нет, я не боюсь тебя, монгол. – Скривился немец, сверкнув серыми глазами. – Забирай своего братца, отдавай нам пленника и позволь мне уехать из этой Богом забытой дыры!
- Не слишком ли ты много воли взял?! – Вскипел Толуй. – Не смей мне указывать!
- Пожалуйста, не ссорьтесь! – Вмешался Томас. – Толуй-хан, забери брата, и прости моего отчима. Я устал…
- Хорошо, - Толуй выхватил нож, и разрезал путы на запястьях братьев. Томас взглянул в лицо хана, и едва успел опомниться, подавляя желание поцеловать Толуя. – Иди к отцу, я не намерен нарушать данного слова! – Монгол спрятал нож в ножны, и легонько подтолкнул Дитера к отцу. Мункэ, освобождённый от пут Боленом, спрыгнул с коня, и подошёл к брату, который сгрёб его в охапку.
- Ну, я вижу, все довольны? – Фыркнул купец, эти радостные объятия нисколько его не растрогали. – Думаю, можно разъезжаться! Дитер, едем домой!
Он развернул своего коня, даже взглядом не удостоив Томаса, ни слова ему не сказав.
- Отец, а что, Том с нами не едет? – Осторожно спросил Дитер.
- ты об этом прёмыше? – Усмехнулся купец. – Он не сын мне, пусть остаётся с этими дикарями!.
Лицо Дитера засветилось такой неподдельной ненавистью, что отец поразился.
- Отец, - Обратился к купцу Дитер. – Я всегда считал Тома родным братом, и поеду домой только в том случае, если поедет и он. Но если ты уже всё решил, то я остаюсь с ним.
- Но, сын… - Болен не знал, что сказать.
- Нет, отец, где Том, там и я!
- Хорошо, пусть будет по-твоему! – Прошипел немец. – Но есть место, куда ты не сможешь за ним последовать!
Немец не нашёл ничего лучше, как метнуть в приёмного сына нож.
- Не смей, убивать его! –Дитер в последний момент прикрыл Томаса собой. Свистнувший клинок вонзился в грудь юноши, и он, покачнувшись, со стоном стал оседать на снег. Томас подхватил его под руки, и осторожно уложил на землю.
- Том, я…
- Молчи, - Мальчик пригладил его волосы, с тревогой глядя на нож, торчавший из груди, одежда вокруг раны обагрилась кровью. – Молчи, побереги силы.
Дитер совсем ослаб от боли и шока, монгол присел рядом с намерением вытащить нож.
Видя, что клинок не достиг цели, и чувствуя угрозу, Болен пришпорил коня и понёсся прочь. За ним кинулись несколько монгольских всадников во главе с Мункэ. Охрана купца была смята и перебита, а сам он пытался уйти от погони. Взбесившийся от ударов кнута конь нёсся, не разбирая дороги, и, неуправляемый, вылетел прямо на речной лёд. Испуганное животное, дико заржав, встало на дыбы. Всадник, не удержавшись в седле, рухнул на лёд, треснувший под его тяжестью. Конь успел выскочить на берег, а вот Болен провалился под лёд. Мункэ с улыбкой наблюдал, как немец барахтался в воде какое-то время, а потом его затянуло под лёд. Удовлетворённые его смертью, всадники вернулись в стойбище.
К счастью, рана не была опасной, но Дитера перевязали, и перенесли в юрту, закутав в одеяла. По приказу Толуя палатка была утеплёна, и Дитер, которого напоили отварами, мирно спал.

Стоял тёплый февральский день, солнце залило всё золотистым светом, начались первые оттепели и в проталинах купались весёлые воробьи и синицы.
Томас вышел из юрты Толуя, сладко потянувшись, и лисья шуба соскользнула с его плеч на снег. Подошедший хан поднял её, снова накинул на юношу.
- Выспался?
- Да, хочу воздухом подышать, - Том прикоснулся к руке хана. – А ты чем будешь заниматься?
- Сейчас я жду брата, должен вот-вот вернуться, - Толуй сжал прохладные пальчики своего любовника. – А потом мы все вместе пообедаем, он ужасно хочет познакомиться с тобой.
Томас залился краской, и опустил глаза, ему было немного неловко, они с братом стали в стойбище героями. Впрочем и то обстоятельство, что один из братьев делил юрту с ханом не просто так, ни для кого не было тайной. К этому относились спокойно – хан лучше знает, как и с кем ему жить.
Томас подышал воздухом, прогулялся по стойбищу, навестил брата, затем вернулся назад – всё же февральское тепло ещё обманчиво. Пришедший молодой монгол помог ему раздеться, и омыл его тело, потом помог облачиться в чистые одежды. Юноша едва успел присесть, как в юрту вошли оба брата. Одна из женщин принесла обед – любимый Томасом рис с бараниной в бульоне.
- Значит, ты и есть тот храбрец? – Мункэ хлопнул Томаса по плечу.
- Вроде того, - Юноша вспомнил слова Толуя о шумном нраве его брата. Да, хан был прав: Мункэ обладал громким голосом, и был несколько неуклюж, хотя тело его отличалось грацией и горделивой осанкой.
Мункэ был похож на Толуя – те же зелёные глаза, брови в разлёт, иссиня-чёрные волосы, которые младший брат украшал сзади тоненьким хвостиком, заплетённым в косичку. Аккуратная окладистая бородка, и длинные монгольские усы, скрывавшие добрую улыбку. Одежда скрывала мощное тело. Мункэ был чуть ниже Толуя, и моложе его на пять лет. В отличие от старшего брата, Мункэ был легко возбудим, и при каждом невпопад сказанном слове, в котором он видел личное оскорбление, вспыхивал подобно факелу, и был скор на расправу. В общем, являл собой монгольского воина, но не правителя, потому и жил при брате, не претендуя на наследие титула хана – Мункэ предпочитал быть воином, но не ханом. Стезя правителя казалась ему скучной, и для этой роли старший брат приспособлен лучше – Толуй обладал острым умом и всегда мог найти решение в любом вопросе. Братья дополняли друг друга, только вот Мункэ, вопреки обычаям, пока не был женат, не нашёл себе достойную невесту.
Томас поймал себя на том, что слишком внимательно разглядывает Мункэ, и перевёл взгляд на Толуя, с интересом за ними наблюдавшим. Хан прищурил глаза, глядя на любовника.
- Но всё же, тебе следует хорошо поесть, ты столько всего натерпелся….
Втроём сели вокруг накрытой скатерти. Томас едва не давился кусками, чувствуя проницательный взгляд Мункэ. Брат хана разглядывал юношу, пытаясь понять, что же в нём нашёл его брат, что решил разделить с ним свою юрту? Статный, полный грации юноша, темноволосый, с карими глазами, обладатель милой улыбки и приятного голоса, был весьма обходителен, и к тому же храбр. Но он же мужчина! Толуй громко кашлянул, и Мункэ вздрогнул, отведя взгляд от Томаса.
- Как охота, брат? – Спросил он.
- Хорошо, твой новый сокол удивительная птица! – Мункэ повернулся к Толую. – Где ты купил его?
Томас облегчённо вздохнул, когда беседа братьев потекла по иному руслу. Сев на любимого конька, они рассуждали об охотничьих навыках своих птиц, хвалясь их умением и старанием. После обеда Мункэ ещё раз хлопнул Тома по плечу, более мягко, что не ускользнуло от Толуя, и покинул юрту.
Хан задумчиво проводил Мункэ взглядом, и посмотрел на любимого.
- Как тебе мой брат?
- Хороший у тебя брат, - Юноша заметил, что между бровей Толуя залегла складка. – Но он твой брат, всего лишь твоя тень. Я рад, что мы с ним подружились, но ты мне милее…
Толуй подозвал юношу, и припал к его жарким губам, наслаждаясь его поцелуями. А Томас ласкал кожу хана, щекоча влажным языком, потом стал расстёгивать пуговицы на своей рубашке. Стянув её, освободился от обуви и штанов, и прижался к хану – обнажённый и такой желанный. Толуй заключил его в объятия, целуя нежные плечи, перешёл на грудь, и кивнул головой в сторону ложа. Там они продолжили свои любовные игры, всецело отдаваясь друг другу, ненасытные, соскучившиеся по ласке… Юноша сладко стонал под телом хана, и грудь его переполнилась любовью и радостью…

Прошли ещё два дня, принёсших с собой более тёплую погоду. Томас проводил дни в обществе своего брата, прогуливаясь с ним, Дитер почти поправился. Толуй ходил мрачнее тучи – он начал ревновать Томаса к Мункэ. Причиной ревности служили взгляды, которые Мункэ иногда бросал на юношу, мальчик старательно отводил глаза, но Толуй не был уверен, что юноша устоит перед более молодым соперником. Что делать, как удержать любимого от ошибки? Мункэ опытный сердцеед, но в его характере поиграть с жертвой и бросить, что будет с Томом, если он поведётся на его взгляды, и сможет ли он, Толуй, простить возлюбленному измену? Нет, проблему надо устранить ещё ДО её появления. Как это сделать? Раздался соколиный крик, Толуй обернулся, и увидел птицу, сидящую на жёрдочке рядом с юртой Мункэ. Ну, конечно же!

Утром оба брата отправились на охоту. Том с Дитером тоже были бы не прочь поехать, но Толуй отговорил их – пусть сначала Дитер до конца поправится.
Охота была удачной – среди трофеев четыре зайца и несколько птичек. Сокол, довольный, сидел на луке седла Мункэ. Толуй нарушил тишину:
- Брат, поговорить с тобой хочу. Насчёт Тома.
Мункэ недоумённо выгнул бровь.
- О Томе? Говори, брат, я слушаю.
- Оставь его, Мункэ, он мой. – Толуй прищурил на брата блеснувшие гневом глаза. – Не смей его трогать, не ломай ему жизнь, иначе сам знаешь, что я с тобой сделаю!
- Что?! – Мункэ залился громким смехом. – Брат, ты что, думаешь, что я и этот немец… Ох, брат, ревность совсем тебя ослепила! Нет, я и не собираюсь претендовать на предмет твоей любви, меня не тянет на парней! Томас дорог мне, как друг, и моё внимание приковано к нему только по причине его храбрости, только и всего. Прости, если дал повод усомниться в себе. Будь уверен: я не посягну на твою любовь!
- Это действительно так? – Подозрительно спросил Толуй.
- Брат, я тебе клянусь, Том меня не интересует, и он сам ни разу не дал повода к измене. Можешь быть уверенным и в нём тоже. Я тебе сказал: я ни разу не помыслил посягнуть на твою жену, а она у тебя была красива, и ни разу не помышлял совратить твоего немца.
- Смотри, брат, я поверю тебе, но если обманешь…
- Спи спокойно, на меня можно положиться!
Разговор успокоил Толуя, но он решил понаблюдать немного за братом, на всякий случай. Задумчивый, Толуй подошёл к юрте, в последний момент заметив сидевшего рядом с ней Тома. Улыбнувшись, бросил лук с колчаном на подтаявший снег, и сел рядом с юношей.
- Ты весь светишься, что случилось? – Ласково спросил он.
- Я люблю тебя, и ещё мой брат рядом со мной, вот и радуюсь.
Толуй поцеловал его в лоб, краем глаза заметив проходившего невдалеке Мункэ.   
- Пойдём в юрту, я соскучился по тебе…
Юноша с радостью последовал за ханом. В палатке они не спеша, разделись и легли на ложе, поверх одеяла. Томас гладил смуглую, гладкую кожу на груди монгола, глядя в его горевшие желанием глаза. Он затрепетал, когда руки Толуя принялись ласкать его тело, всюду встречая ответное желание, и ощущал на своей коже нежные ласки любовника, тихо застонавшего, когда рука хана скользнула между ягодиц Тома. Толуя всегда заводил вид юноши в постели. Его страстная натура, пылкость ласк сильно возбуждали Толуя. Со своей женой он не испытывал ничего подобного, а с этим мальчиком – всегда как в первый раз!
Монгол ласкал Томаса по кругу, дразня, чувствуя его тёплую руку на своём тугом члене. Он лизнул сосок юноши, куснул в ухо, сжал в объятиях, и его мальчик помог ему войти в себя, выгнувшись от первого, довольно сильного, толчка хана. Том откинул голову, закусив губу и застонал, а Толуй жарко целовал его шею, проникая глубоко, и очень осторожно. Потом принялся терзать нежные губы юноши, проникая языком в его тёплый, влажный рот, а Томас шире раздвинул ноги, впуская Толуя как можно глубже в себя.
За страстным времяпрепровождением их застал Мункэ, зашедший в юрту. Толуй забрал его лук, и теперь младший брат пришёл за своим оружием. Подстроил ли Толуй это специально? Наверняка! Мункэ застыл на пороге, наблюдая за страстным слиянием двух тел. Смотрел, как его брат владеет своим любовником, заставляя выгибаться и стонать себе в рот. Парню явно нравилось то, что с ним проделывали. Юноша нежно ласкал спину хана, томясь в его крепких объятиях, моля продлить близость как можно дольше, чувствуя, как его собственный член крепнет, вот уже горячая плоть упирается Толую в живот. Не говоря ни слова, Мункэ вышел, поражённый тем, что увидел. Он не помнил, как дошёл до своей юрты, и там рухнул на ложе, обдумывая увиденное. Да, брат и в самом деле без ума от этого мальчишки, отвечавшего ему взаимностью. Не понятно, почему Толуй выбрал себе именно мужчину, но раз таков его выбор… лучше молчать и не нарываться на его буйный нрав.
А Томас закинул ноги на спину хана, сжав его бока бёдрами, и Толуй усилил свои движения, наблюдая за мальчиком, который со стоном выгнулся, и излился себе на живот, следом кончил и хан, без сил упав на юношу…
Ночь переполнилась страстью, как и та, что была перед этой. Они наслаждались своей любовью, зная, что таких ночей будет ещё множество, что в каждую из них будут пить из источника любви и страсти, но всё равно не насытятся.

Утром Томас завтракал в палатке Дитера.
- Ты и в самом деле так сильно его любишь? – Поинтересовался Болен, заставив Томаса улыбнуться.
- Да, Ди, я без ума от Толуя, он такой нежный, и такой ласковый…
Дитер усмехнулся.
- Вот уж не думал, что ты станешь строить счастье с мужиком! – Он опасливо взглянул на брата. – Нет, я не против, если любишь – почему бы и нет?
- Дитер, скажи, ты серьёзно решил остаться?
- Да, а я тебе мешаю? – Подмигнул он брату.
- Нет, вовсе нет, - Покраснел Том. – Я всегда буду любить тебя, как брата! Если ты оставишь меня, я умру…
- Ну, Толуй тебе не даст умереть! А вообще, я же сказал: где ты, там и я! Хан дал мне юрту, я теперь под начальством Мункэ, у меня есть такой любящий брат, что мне ещё надо?
- Девушку, - Том положил голову на плечо Дитера.
- Девушку? Надо подумать…
- Думать потом будешь, а сейчас Толуй зовёт нас на охоту!
Братья вышли на улицу, и, седлая коня, Дитер украдкой наблюдал за милым воркованием своего брата с монгольским ханом. Дитер покачал головой – вот она, настоящая, крепкая любовь, повезло же брату!