Во всем доме эта комната, пожалуй, была единственной запертой. Хотя к каждой двери имелись ключи, ими (ключами) почти не пользовались. А эта комната всегда закрыта от посторонних, да что там – даже от своих. Дитер говорил, что там сложен всякий хлам, в котором лишний раз копаться неохота, а выбросить жалко – ничего из ряда вон выходящего. Эстефания вовсе не интересовалась мусором, но ей казалось, Дитер чего-то не договаривает. Стефи была девушкой любопытной, но рассудительной: если Ди не хочет показывать то, что он прячет за этой дверью, она не настаивает. Нет – так нет. Придет время, и все само разъяснится, главное подождать…

Таким образом, Эстефании оставалось лишь строить предположения. Скажем, Дитер хранит там дорогие сердцу вещи, напоминающие ему о давнем увлечении, например, фотографии своих возлюбленных. Чем не версия? Конечно, Стефи не думала над этой загадкой постоянно, будто ей больше нечем заняться.

А сегодня Эстефания по чистой случайности заметила на столе своего любимого забытые ключи. Внезапно ей пришло в голову попробовать открыть ими “запретную” комнату, вдруг получится? Дитер, к счастью, уехал по делам, а уж она постарается сделать так, чтобы он ни о чем не догадался. Совесть девушку не мучила.

Замок поддался со второй попытки. За дверью оказалась маленькая комнатушка, в которой кое-как поместился всего лишь старый кожаный диван с потертой обшивкой и несколько картонных коробок. На стенах висели плакаты ранних лет МТ – таких постеров Эстефания не видела, они, должно быть, уже стали раритетными. С фотографий волшебно-ласково улыбался Дитер, и загадочно сверкали карие глаза Бернда, Эстефании почему-то вспомнилось настоящее имя Томаса. “Все же он такой лапочка. Не смотря ни на что”, - думала она, рассматривая плакаты.

Пол покрывал рыжий узорчатый ковер – таких сейчас уже не делают, наверное, он ровестник темно-коричневому дивану и постерам. Стефи комфортно устроилась на еще упругом и почти незапыленном сиденьи. Вообще комната производила приятное впечатление: ни затхлого воздуха, ни зарослей паутины по углам, ни толстого слоя пыли – неизбежных поселенцев нежилых помещений. Значит, Дитер наведывается сюда часто, да к тому же наводит порядок! Это он-то, невыносящий любой, даже самой мелкой домашней работы, взвливший все обязанности на плечи Эстефании и, естественно, нанятой ею прислуги. “Хотела бы я посмотреть, как Ди лезет с тряпкой под потолок, чтобы снять паутину. – Стефи изумленно качала головой. – Ведь если бы он орудовал пылесосом, я бы точно услышала… Ладно, а что в этих коробках?”

В первой картонке лежали спортивные костюмы adidas – желтый, голубой и розовый – те самые, в которых вершилась история МТ. На дне покоились непонятно как сюда затесавшиеся клетчатые штаны-бананы (когда-то это было модно). Дитер ни за что на свете не одел бы такие. Неужели Томаса?

Другая коробка содержала исписано-исчерканые листки бумаги, судя по всему черновики песен. Почерк был размашист, но неразборчив – конечно, Дитер никогда не “страдал” калиграфией. Эстефании удалось отыскать в чернильном хаосе припев “You can win if you want”. Да, пожалуй, этим стоит дорожить, но прятать под замок… Зачем?

Следующая коробка была поинтереснее. Первым бросился в глаза тюбик помады, оказавшийся почти пустым блеском для губ. Он был нежно-розовый, сверкающий и, несмотря на явно почтенный возраст, хранил легкий аромат земляники. Чья вещица? Видимо, Дитер не может или не хочет забыть хозяйку этой косметики.

“Будет ли он так же беречь что-то из моих вещей, если мы вдруг расстанемся?”

Эстефания, вздохнув, положила блеск на место и взяла лежащую рядом тетрадку. Маленькие аккуратные буковки складывались в незамысловатые рифмы. Стефи невольно зачиталась – любовные стихи неизвестного автора растрогали ее:

“…почему я день и ночь
вспоминаю о тебе?

Как унять немую дрожь,
что рождается во мне?

Почему я так бледнею,
когда рядом ты и я?

Почему я вдруг робею,
если смотришь на меня?

Почему прикосновенье
так пугает и манит?

Как отбросить все сомненья
и признать, что я погиб?..”

Вся тетрадь была исписана стихами, в основном по-немецки, но встречались и на английском языке. Пролистав до конца, Эстефания призадумалась. Со всей уверенностью можно было сказать, что их написал не Дитер. Мало того, что почерк другой, слог и манера излагать явно чужие. Разве стал бы Дитер рифмовать слова не ради славы? Скорее всего, эти строки принадлежат одной из его многочисленных поклонниц, на концертах фанаты часто дарят кумирам мягкие игрушки, цветы, самодельные плакаты. Такое объяснение показалось Эстефании вполне возможным.

Помимо перечисленного в картонных коробках обнаружились всякие безделушки: несколько порванных цепочек, темный угловатый камешек, рекламные проспекты европейских гостиниц и целый ворох газетных и журнальных вырезок статей о МТ.

Последней находкой Эстефании оказалась пачка фотографий двадцатилетней давности, перевязанная шнурком. На всех был изображен Томас в неформальной обстановке, заметно, что фото любительские. Совсем непонятно.

“Зачем это Дитеру? Они вроде и друзьями-то не были. Что это: напоминание о совместном творчестве или… Да ну, быть такого не может! Дитер – стопроцентный мужчина!”

Однако очередная фотография повергла Стефи в глубокий шок – юный Томас, абсолютно голый и обольстительный, расположился на этом самом диване (!) в завлекающей позе, а на обороте подпись: “Вспоминай обо мне! Твой Томми”.