12.

Когда он добрался до гостиницы и повернул замок в двери, то все его тело горело от ласки Дитера, подаренной им уже много часов назад. Томас сел на кровати и начал ждать, глядя на часы. До концерта оставалось не так уж и много времени, а Дитер все не появлялся. Может, он обиделся окончательно и не придет вообще? В чем, собственно, Дитер был виноват? В том, что эта истеричка опять прицепилась к нему? А Томас вместо того, чтоб войти в его положение, как себя повел? Как он вообще всегда вел себя, руководствуясь только собственными интересами? Каждый раз уверенный в том, что Дитер прибежит к нему все равно, как преданный пес. А вдруг Дитер вообще не приехал? Эта мысль обожгла Томаса, заставив его содрогнуться от ужаса.

За час до начала концерта, когда Томас уже просто лежал ничком на кровати, забыв обо всем на свете, в дверь тихо постучали. Томас подскочил и бросился к двери, совершенно забыв о том, что собирался не открывать ее ни при каких обстоятельствах. Но улыбка медленно сползла с его лица, когда он увидел Луи, угрюмо стоящего на пороге.

- Дитер уехал на концерт и просил, чтоб я зашел за тобой, - сказал он как можно более мягким голосом.

Томас, как стоял, так и опустился на порог, закрыв лицо руками.

- Томас, ну, что случилось? – Луи неуклюже сел рядом с ним. – Да не обращай ты на него внимания. Перебесится. Ты же знаешь, какой он: бушует сначала, как монстр, а потом начинает жалеть об этом и плакаться в жилетку. Прибежит, как миленький, и еще будет заливаться крокодильими слезами, чтобы ты не сердился на него.

- А почему я должен сердиться на него, а он – бежать за мной? – вдруг спросил Томас, уже начиная подозревать, что Луи знает явно больше, чем пытается показать.

- Ну, вы же оба делаете проект, - запинаясь, на ходу стал придумывать Луи. – МТ – это вы оба. А Дитер ужасно беспокоится о его судьбе.

- А Дитер тебе, случаем, не наболтал чего-то еще? – Томас обнаружил в себе внезапную злость.

- Это чего? – Луи замялся, не умея врать, когда его приперли к стенке.

- Скажи мне, Луи, - Томас смотрел на него в упор, и Луи понял, что не может сопротивляться ему, что эти черные, непрозрачные глаза сверлят его насквозь, вызывая страх и почти физическую боль.

- Томас, я не понимаю, о чем речь, - с трудом проговорил Луи.

Томас прищурил глаза и быстро подскочил на ноги.

- Ладно, мы на концерт опаздываем.

Луи и ребенка обмануть не сможет, думал Томас, все ясно. Ему стало бесконечно стыдно перед этим честным, добродушным и безобидным человеком, хотелось провалиться под землю. Дитер, сволочь, не мог молчать. Ну, пусть растрезвонит на весь свет, что трахает его в любое время суток, когда захочет, и в любые места, просто, как одну из своих многочисленных шлюх. Пусть похвастается. Может, это добавит ему авторитета.

- Луи, ты извини, пожалуйста, за все, - слезы обиды душили Томаса, и он еле сдерживался. – За этот торт дурацкий, за все наши приколы и обманы, пожалуйста, извини…

- Ну, что ты, Томас, я не понимаю, о чем ты, - проговорил Луи, совсем растерявшись и чувствуя себя виноватым неизвестно в чем.

- Как ты, наверное, презираешь меня… - проговорил Томас с болью в голосе.

- За что? – искренне удивился Луи. – Я, наоборот, восхищаюсь тобой, твоим талантом, твоим умением контролировать свое поведение…

- Я сам себя презираю… - прошептал Томас, не обращая внимания на его слова. – Луи, ты пробовал когда-нибудь наркотики? – неожиданно спросил он.

- Наркотики? Нет, - удивился Луи еще больше.

- Это хуже, чем наркотик. Это затягивает, как болото, только еще хуже. Ты пытаешься вырваться изо всех сил, а только погружаешься еще больше… - Томас вспомнил, как пару дней назад собирался стать натуралом, и объятия Дитера снова затянули его, как сети. – Извини, Луи, за весь этот бред, - добавил он после паузы.

До концерта он даже не смог увидеть Дитера, а, только выходя на сцену, обнаружил его рядом с собой, но даже не взглянул на него. Достаточно было чувствовать его по левую руку от себя. Томас улыбался всем своей загадочной улыбкой, такой же, как на прошлом концерте, и никто не смог бы заподозрить кардинальную перемену его настроения. Даже Дитер ощутил болезненный укол из-за этого: их отношения неслись в бездну, а Томас сохранял вид гордый, независимый, невозмутимый, а, главное, веселый. Он, конечно, не знал, что стоила Томасу демонстрация публике “веселого” вида.

Когда они окончательно оказались за кулисами, Томас с высокомерным недовольством сбросил куртку, не захотел ни с кем разговаривать и демонстративно удалился. Позже Дитер обнаружил, что уехал он на их “Мерседесе”, как и в прошлый раз, не собираясь его дожидаться. Дитер ощутил какое-то ожесточение. Он ждал, что Томас будет страдать, и что страдание наложит на его лицо свой отпечаток, но этого не произошло. Он был таким, как всегда, со всеми окружающими, только с ним, с Дитером, он изменился. А что, если сейчас пойти к нему в номер – он ведь откроет, не сможет не открыть, силы воли у него не хватит – и просто сжать его плечи и впиться в его губы. А, если он не ответит, не отреагирует, а, тем более, станет сопротивляться, взять силой, грубо, сильно, безразлично, тупо. А если он сам будет не против? Все равно повалить и оттрахать, чтобы мало не показалось, чтобы он извивался, орал и просил прекратить, причинить ему боль. Только потом не пожалеть бы обо всем этом, как тогда. Но ведь объясниться все равно надо. Томас наверняка закрылся в своем номере и еще может и не открыть. Дитер пошел прямо к горничной и через полчаса, совершенно очаровав ее, выдурил запасной ключ. Он направился к номеру Томаса и решительно открыл дверь. Томас лежал на кровати и просто смотрел в потолок в одну точку, и весь его вид показывал, что занимается он этим уже давно. На появление Дитера в своем номере Томас даже не отреагировал, будто ожидал этого, и это разозлило того еще больше.

- Ну, что, так и будешь валяться? – спросил он, подходя ближе.

Томас никак не откликнулся, даже не повернул головы в его сторону. Дитера затрясло от злобы.

- Я к тебе обращаюсь, - процедил он сквозь зубы, но Томас опять не обратил на него внимания.

- Ну, держись! Луи здесь нет, дверь заперта, и он не придет тебя защищать! – выкрикнул Дитер, брызжа слюной.

- От кого защищать? От тебя, что ли? – в голосе Томаса явно читалось презрение.

- Думаешь, ты такая большая цаца, что я не рискну прикоснуться к тебе? – Дитер протянул у нему руку и сильно вцепился ему в плечо.

- Ну, и что ты мне сделаешь? Набьешь морду? Вряд ли, тебе слишком дорог МТ, а мое лицо – это и его лицо тоже. Да и морду бьют мужикам только, а ты меня таковым не считаешь. Или что? Трахнешь? Думаешь, мне не все равно? Больно мне не будет, приятно тоже. В общем, безразлично.

Дитер, похоже, совсем зверея, схватил его и с ходу сорвал с него рубашку, что пуговицы разлетелись в разные стороны. Томас только сжал зубы, не сделав ни единого усилия, ни за, ни против, пытаясь скрыть, что сейчас действительно испугался, увидев прямо над собой мощное большое тело Дитера, который сейчас был абсолютно не в себе, а поэтому совершенно неуправляем. Дитер швырнул его на кровать лицом вниз и прошипел на ухо, почувствовав в нем напряжение:

- Только попробуй заорать, понял?

С этим Дитер одной рукой сжал обе его ладони за спиной, а второй закрыл рот, вогнав в него до упора. Томас дернулся, думая только, чтобы Дитер не заметил выступивших на его глазах слез, чтобы не понял, как ему больно и страшно. Дитер что-то хрипел у него над ухом, двигаясь грубо и яростно, стараясь причинить ему как можно больше боли. Томас стискивал зубы, чтоб не закричать. Наконец Дитер повалился на него, что-то бормоча себе под нос. Томас почувствовал, как впадает в какой-то транс, и ему уже совершенно безразличен и сам Дитер, и его искаженное яростью лицо, и его бесконечные претензии, и вообще все на свете. Дитер поднялся, шатаясь. Злость уже начала уходить, как вода в песок, а на ее место проступало, как обычно, чувство катастрофы. Дитер повернул Томаса на спину, и его поразила необычайная бледность, разлившаяся по его лицу.

- Том, - тихо позвал он, касаясь его руки.

Томас скользнул по нему ничего не выражающим взглядом:

- Ты удовлетворен, Дитер? А теперь оставь меня, пожалуйста.

- Том…

- Не надо ничего говорить. Пожалуйста, уйди.

- Я не уйду, - Дитер поднес руку к своим губам, только сейчас медленно понимая, что сделал.

- Как знаешь, - сказал Томас. Он лежал в той же позе, в которой его оставил Дитер, глядя в ту же точку на потолке, в которую смотрел до его появления.

И тут Дитер подумал – а вдруг ему действительно все равно? Может, он недостаточно обратил на себя его драгоценное внимание? Может, нужно было… Что? Схватить его за волосы и заставить сосать у себя? Или отметелить, чтобы он не смог подняться? Дитер вспомнил, как изощренно Томас издевался над ним, как унижал его; как он вечно капризничал, перебирал, выражал свое недовольство по любой мелочи, менял свои решения каждые пять минут, и обнаружил, что в данный момент это все бесконечно раздражает его. Дитер, проведя рукой по его голове, собрал его волосы в пучок и сказал, хрипло и спокойно, пользуясь всеми матами, которые знал:

- Если ты и дальше будешь молчать, я тебя вые… еще раз, что ты долго не сможешь сесть на свою задницу, ты меня слышал?

Томас вздохнул, с ужасом обнаружив, что кошмар еще не закончился.

- Дитер, ты можешь делать все, что угодно, т. к. ты сильнее меня и действуешь с позиции силы. А потом ты будешь жалеть об этом, лазить у меня в ногах и будешь преданнее самого верного пса. Будешь уверять меня в своей бесконечной любви и плакать крокодильими слезами. Все всегда происходит по одной схеме, и за наше недолгое с тобой общение я уже сыт этим по горло. Ты ничего не можешь дать мне, кроме секса, да и секс у тебя выступает периодически орудием мести. И еще, Дитер. Если на все вышеперечисленное тебе сейчас, в состоянии аффекта, наплевать, то есть еще одно обстоятельство. У нас сегодня вечером еще один концерт, и, если я захочу, я не пойду на него, и никакие твои угрозы, трах, битье и все прочее не заставят меня изменить мое решение. И более того, если ты меня достанешь, я уйду из группы, а без меня ты совершенный ноль, и даже твоего жалкого умишка хватит, чтобы понять это. Успех группы – это мой голос и моя внешность, в первую очередь, а потом уже твои однодневные песенки. А на славу, деньги и прочую ерунду мне плевать, это для тебя имеет первостепенное значение. Никто и никогда не обращался со мной, как с вещью, а ты уже достаточно перегнул палку. Убирайся отсюда, Дитер, ты мне надоел.

Дитер встал, шатаясь. Глаза его сощурились в узенькие щелочки, а между бровями появилась складка. Слова вырвались сами, такие же злые и потерявшие всякую связь с реальностью, как и сам Дитер в этот момент; эти слова жили собственной жизнью, короткой и жалящей, разбиваясь о стену молчания, они находили свое забвение там, где покоятся все безжалостные и убийственные помыслы, не нашедшие своего воплощения.

- Ты и есть вещь, Том. Самодовольная, эгоистичная, пустая безделушка. Ты мне тоже надоел. Не хочу видеть тебя. Ты не заслуживаешь ничего лучшего, чем твоя долбаная Нора, на которую даже пьяный бомж не позарится. А мой интерес к тебе исчерпался сразу после того, как ты подставил мне свою задницу. Ты, Том, принадлежишь к вещам одноразового пользования, и я сделал большую ошибку, что пожалел тебя, глядя в твои распрекрасные глубокие глаза – а они у тебя ни что иное, как внешняя декорация, за которой нет ничего, и которая через несколько лет истреплется и разлетится в клочья, обнажая то пустое место, которое ты есть на самом деле. Мне нужно было сделать то, что я делаю сейчас, в первое же утро, как я проснулся с тобой в одной постели. Я ухожу, Том.

Дитер успел представить, какое удовольствие доставил бы ему Томас, если бы сейчас принялся плакать и умолять его остаться, но он знал, что на это надеяться смешно: Томас с каменным лицом уставился в потолок, не дрогнув ни разу, даже, когда Дитер вышел, хлопнув дверью.

Концерт закончился почти в полночь. К этому времени Дитер прикончил пачку сигарет, распечатанную только в обед, с деланно веселым видом болтая ни о чем со всеми подряд. Инге, которая уже ни на что не рассчитывала, удивил его взгляд, наглый и раздевающий. Взгляд был перехвачен также и Луи, отчего он удивился не меньше.

- Ди, ты сдурел, что ли? – толкая его локтем в бок, спросил Луи. – Полдня назад ты собирался ее убить, а сейчас таращишься на ее ноги и зубы скалишь?

- Отстань, Лу. Она же сама ко мне в койку лезет, я что, идиот отказываться?

- А как же Томас?

Дитер смерил его уничтожающим презрительным взглядом.

- Томас? Если он тебя так беспокоит, иди сам его утешай. Мне надоело. Баб, что ли, мало?

- Дитер, кто-то из нас лицемерит и врет. Ты не знаешь, кто именно?

- А кто-то треплется, как баба, и лезет не в свое дело. Ты не знаешь, кто именно? – ядовито заметил Дитер.

- Придурки, вашу мать, - бросил Луи, махнув рукой. – Надоели. Оба. Делайте, что хотите. Можете поубивать друг друга, я даже рукой не пошевелю, чтобы вам помочь.

- Ну и катись отсюда! – заорал Дитер.

- Ну и уйду. А ты оставайся один. Кому ты, на фиг, такой идиот нужен.

- Ну и убирайся, - выкрикнул ему вслед Дитер, безнадежно повторяясь.

Искусственно созданная и до сих пор с переменным успехом старательно поддерживаемая эйфория стала превращаться в хватающее за горло отчаяние. С трудом подавив истерический смешок, Дитер взял курс на первый попавшийся бар с намерением напиться так, чтобы изображение в глазах пропало как можно быстрее и желательно навсегда. Пошло с самого начала хорошо, и час спустя Дитер уже в совершенно невменяемом состоянии царапал тупым карандашом ноты и слова на салфетке, придумывая самые безумные способы вернуть Томаса назад. Проползти вокруг гостиницы десять раз на коленях. Но это вряд ли поможет. Выйти ночью на улицу с гитарой и пропеть все свои песни от начала до конца. Скорее, полиция заберет за мелкое хулиганство, чем Томас оттает. Подарить ему синий “Мерседес”. А, черт, у него уже есть. Притвориться больным. Да! Разжалобить его… Это должно подействовать!

Дитер уже встал из-за стола, собираясь претворить свой план в жизнь, но обнаружил, что с трудом держится на ногах. Да и выпитая бутылка водки распознавалась наверняка нюхом за десять метров. Нет. Этот план тоже не годится. Нужно… Наглотаться таблеток и отправить ему прощальную записку. “Скорая” должна приехать быстрее, чем я загнусь совсем, предположил Дитер. А если не успеет? Этот план он решил оставить на крайний случай, если больше ничего не придумает.

После раскупорки второй бутылки в голове временно прояснилось, и он вдруг понял, что это не просто очередная ссора, и обычные методы здесь неприменимы. Он позволил себе распустить руки, позволил своей ярости застлать перед глазами все на свете. Может, Томас и простит ему это. Но не забудет. Не забудет никогда.

Залпом выпив еще один стакан, Дитер сунул недопитую бутылку в карман и отправился в гостиницу, до боли сжав пальцами ключ от номера Томаса, который до сих пор валялся у него в кармане джинсов.

Он сразу открыл дверь ключом, не собираясь стучаться, но в номере было темно. Одежда, в которой Томас был на концерте, валялась частично на полу, частично на диване, а в остальном в комнатах остался безупречный порядок. Дитер поставил бутылку на столик, забросил на него ноги и собрался ждать до победного конца – ведь рано или поздно Томас просто обязан здесь появиться.

Услышав, как в двери поворачивается ключ, Дитер поспешно сбросил ноги со столика. Томас стоял на пороге, тяжело дыша. Свободные джинсы, футболка в обтяжку и синяя кепка делали его похожим на подростка, про себя Дитер подумал, что с первого взгляда мог бы не узнать его на улице.

- Том, я пришел поговорить, - начал Дитер, медленно вставая с дивана.

- Говори, - по голосу невозможно было определить его настроение.

- Ты так и будешь там стоять?

- Если это все, что ты хотел сказать мне, то дверь здесь, - Томас кивнул в сторону все еще открытой двери.

- Нет, не все.

- Тогда давай быстрее. У меня нет ни времени, ни желания выслушивать твои слезные излияния.

- Я не уйду.

- Дитер, что бы ты ни сказал сейчас, я все равно все это уже слышал тысячу раз, когда ты вот также приползал и начинал извиняться и просить вернуть все назад. Я сразу отвечу тебе на все это: нет. Уходи.

- Ты не сможешь жить без этого.

- Ты не единственный мужик на планете.

- Но никто не будет любить тебя, как я.

- Конечно, Дитер, никто не будет бить меня, причинять мне боль, унижать, изменять мне.

- Дай мне еще один шанс.

- У тебя их было уже больше, чем нужно.

Дитер закрыл лицо руками. Надо идти, глотать таблетки, подумал он. Молчание затянулось. Томас прислонился к стене и стянул с головы кепку, отчего его волосы рассыпались по плечам. Как спокойно мне будет без него, подумал Томас. Иди, Дитер, иди. Тебе здесь больше нечего делать.

Дитер молча встал и, взглянув в его глаза как-то даже затравленно, обреченно, быстро вышел из комнаты. Томас даже боялся двинуться с места, перебрасывая догадку в уме от полного недоверия до безумного страха.

Дитер натянул одеяло на уши, в полной темноте сорвал крышечку с пластиковой баночки со снотворным и высыпал на ладонь скользкие светлые капсулы. Наверное, если б он думал достаточно долго или не чувствовал свою абсолютную вину так остро, так отчетливо, то повременил бы со всем этим, не торопился бы так, но что-то жгло изнутри, нашептывая едкие убийственные словечки, посмеивающееся с дьявольским удовольствием.

Он услышал какой-то почти неуловимый шорох за спиной, но не обратил внимания, т. к. ему уже виделись адские сковородки и хохот чертей, поэтому вздрогнул, когда гладкая прохладная ладонь Томаса скользнула по его предплечью, сжала его кулак, сильно и властно, разгибая пальцы, и капсулы посыпались на пол с глухим и гулким стуком, зашуршали по постели, как горошины. Дитер дернулся, пытаясь встать, но Томас прижал его руки к подушке, придавив его бедра ягодицами, а затем его палец мягко коснулся его губ, веля молчать. Дитер попытался рассмотреть в темноте его лицо, но оно было почти полностью закрыто растрепавшимися волосами; уродливые лунные тени, сливаясь с его матово блестящей кожей, порождали наполненный особым смыслом симбиоз, как безмолвная пляска страха, то замедленная, то ускоренная до абсурда, как игра шорохов с болью, превращающихся, перетекающих друг в друга. Скорее по его движениям, чем по собственным ощущениям, Дитер понял, что Томас насадил свою задницу на него и сейчас мощно и сильно гоняет у себя внутри, сцепив зубы и не издавая ни звука, впившись пальцами в его талию. Чтобы не закричать от волны возбуждения, почти сразу взорвавшейся в его теле оргазмом, Дитер закусил губы, захлебнувшись привкусом выступившей из них крови. Томас продолжал рывками двигаться на нем, уже чувствуя, что теряет его, его дыхание превратилось в серию резких хриплых выдохов, восходящих к почти неслышному протяжному полувздоху-полустону, в апогее которого он застыл, запрокинув голову и иногда сотрясаясь из-за конвульсивно сведенных судорогой мышц, и Дитер, давясь собственными стонами и чувствуя обжигающую и брызжущую ему на живот жидкость, широко раскрытыми глазами прикипел к его вздернутому, резко очерченному подбородку, сжатым до хруста зубам, к бьющейся в бешеном темпе сонной артерии на его шее. Все еще сидя на нем и удерживая его в себе, Томас снова коснулся пальцами его губ и мягко, но настойчиво протолкнул в них что-то круглое и скользкое. Дитер подчинился раньше, чем понял, что это капсула снотворного, но она была уже проглочена и начла свое неторопливое и пока неощутимое действие. А Томас наклонился и стал вылизывать его живот, скользя между его ногами так, что Дитер впился ногтями в свои ладони, каждую секунду ожидая, что он проникнет внутрь его, но он только раздразнил снаружи, горячо и влажно, иногда оказывая небольшое давление, но так и не войдя. Вместо этого он поднялся на колени, коснулся его губ своими, лишь слегка, только, чтобы дать распробовать вкус спермы, а потом вогнал ему в рот полностью, прямо в горло. Дитер хотел обхватить его бедра, но Томас сильно дал ему по рукам. Дитер закрыл глаза, чтобы не отвлекаться на визуальные образы, чтобы был только он и больше ничего и никогда. Тело пропало, растворилось, состоя из шариков огня и кристаллов льда, мерно покалывающих вдоль прямой, где когда-то был позвоночник. Дитеру показалось, что он уже умер, и его несет на гребне высочайшего наслаждения в бездну. Он хотел открыть глаза, но не смог. Ощущения вдруг вернулись, но все сразу, ударной вспышкой. Дитер выгнулся дугой, вцепившись в простынь, сотрясаясь от взрывов в висках и в пояснице, с ужасом понимая, что впервые в жизни кончил без малейшего механического воздействия, и это совсем по-другому, почти ничего общего с обычными ощущениями. Он впился в Томаса еще сильнее в полном экстазе, даже не чувствуя, что уже все, что он тихо вздрагивает, пытаясь отодвинуться. Дитер застонал, чуть не плача, что все тает и растворяется, что он теряет Томаса, проваливаясь в тиски сна, всхлипывая от бессилия. Томас наклонился и очень ласково поцеловал его в губы, влажные, горячие и приоткрытые. Дитер уже спал. Томас поправил ему волосы, укрыл одеялом и долго смотрел, с грустью и нежностью.