Трюк, из-за которого Стивен Спилберг отложил съёмки в Кении и вернулся в Лос-Анджелес, был единственным в своём роде.

По сценарию в вертолет стреляют с побережья, он теряет управление и падает в море. За несколько секунд до этого из вертолета выпрыгивает человек.

Обычно этот трюк делали люди из отдела спецэффектов. Никто и никогда не снимал эту сцену “лайф”.

Парамаунт Пикчерз вложили в этот фильм 10 миллионов долларов. С таким практически неограниченным бюджетом Спилберг рассчитывал получить нескольких “Оскаров”. И на этот раз ему нужны были только “живые” трюки.

Ни одна страховка не согласилась заключить с ним контракт – слишком велика была вероятность, что каскадер погибнет или останется калекой на всю жизнь. Стивен решил провернуть это дело на свой страх и риск, хотя продюсер и уговаривал его отказаться от этой затеи и взять первоклассного специалиста по монтажу пленки.

После двух месяцев поиска Спилберг уже начал отчаиваться. Профессиональные каскадеры объясняли ему, как и почему конкретно этот трюк обломается. Стивен уже потерял всякую надежду, когда кто-то где-то упомянул имя Дика Брэдвуда.

Сейчас, сидя напротив этого человека и нервно раскуривая сигару, Спилберг твердо знал: он нашел то, что искал.

С террасы кафе открывался чудесный вид на Голливуд. Тихая классическая музыка, мягкое калифорнийское солнце – казалось бы, это свежее утро должно было умиротворять, настраивать на тихий, радостный лад, но двое из троих мужчин, сидящих за столиком, сильно нервничали. Контракт, лежавший на столе между Стивеном и Диком, был всё ещё не подписан, хотя Дик формально согласился. Этот Дик – мой последний шанс. Если он не подпишет сейчас – трюка не будет.

Пи-Эм хмурил выцветшие от солнца брови, его обычно энергичное и улыбающееся лицо было пасмурно. Вчера ночью он до хрипоты, до крика пытался втолковать Дику, что этот трюк смертельно опасен, но Дик все-таки согласился. Он, как и Спилберг, украдкой посматривал на Дика, чувствуя своё полное бессилие.

Дик – единственный в этой компании – сохранял полное спокойствие. Он закинул ногу за ногу и потягивал пиво, безмятежно подставив лицо солнцу. Рядом с ним пристроилась огромная собака. Она положила морду ему на колено и тоже с явным удовольствием грелась на солнце. Морда была умная и милая, как будто сшитая из мягкого коричневого бархата. Не меняя своего положения, собака переводила взгляд с одного на другого, как будто молчаливо принимая участие в разговоре.

- В лопасть винта будет встроена одна гайка, управляемая этим механизмом. Когда он включается, гайка начинает раскручиваться, и у тебя в кабине автоматически начинается обратный отсчет. Всё контролируется компьютером, и произойдет на определённой высоте и в определённый момент. Тут не может быть никаких неожиданностей. После этого тебе надо будет только прыгнуть.

В уголках губ до этого молча слушавшего Дика появилась ироническая улыбка.

- Вы говорите так, как будто я должен прокатиться на велосипеде и свалиться в песок. Ближе к делу, мистер Спилберг. В чем заключается мой трюк? – уже жёстко спросил он.

- Этот парень мне нравится. У него деловой подход, - Спилберг озарил Пи-Эма широкой улыбкой. На неё не ответили, и он опять повернулся к Дику. – Окей. Тебе придется... скоординировать вертолет и прыгнуть с высоты... примерно с тридцати метров. На это у тебя будет две минуты. А потом – поглубже нырнуть.

- Если я правильно понял, - задмчиво сказал Дик, - то тут две неприятных детали. Первая – я могу не управиться с вертолетом. Ведь с неисправной лопастью машина выйдет из-под контроля, правильно? – обращаясь к Спилбергу, он смотрел на Пи-Эма.

Пи-Эм кивнул.

-... и тогда придется прыгать с большей высоты, - продолжал Дик. – И второе – что на меня грохнется горящий вертолет. Бензобак может взорваться от удара, не так ли?

-Что я должен уметь? – перебил его Дик.

- Ну, во-первых, водить вертолет. Не просто летать, а... для этого трюка ты должен летать, как бог. Так, что вертолет станет частью тебя, как твои руки и ноги.

- Это как с мотоциклом, я понимаю, - кивнул Дик.

- Собственно говоря, это двойной трюк. Потому что потом тебе надо будет нырнуть и уйти глубоко под воду. И между этими двумя трюками у тебя не будет и минуты, чтобы сконцентрироваться и прыгнуть. И даже, если предположить – что само по себе невероятно – ну, допустим даже, что ты не офигеешь там, наверху, когда включится счетчик, даже один этот джамп – ты вообще представляешь себе, какой это перепад давления?! – когда тебя треснет об воду, ты забудешь, как тебя зовут, а тебе надо будет тут же, в ту же секунду, уходить на глубину, потому что за тобой будет следовать машина весом в полторы тонны.

- Звучит интересно, - Дик закурил.

- Не берись за это дело, парень, - тихо сказал Пи-Эм. – Ты хочешь испытать судьбу. Нехорошо ты это задумал.

- Я знаю, на что иду, - так же тихо и упрямо сказал Дик.

- НИ ХЕРА ты не знаешь, - Пи-Эм сжал руку в кулак. – А меньше всего ты знаешь, на что ты идешь. Если бы ты был моим сыном, я бы не позволил тебе это делать, а так... я просто не имею права! – в горле собаки глухо заклокотало. Она не выносила, когда повышали голос на её хозяина. - ...и поэтому я пытаюсь вдолбить в твою идиотскую башку, что не хер тебе в этом фильме делать!

Спилберг видел, как напряглись мощные бицепсы Дика, с трудом сдерживающего собаку.

- Спасибо, Пи-Эм, - сказал Дик. – Но это моё решение. Помоги мне.

Пи-Эм как-то обмяк на стуле. Он закурил сигарету из пачки Дика, закашлялся и пробормотал: -Давно не брал в рот эту гадость.

- Пи-Эм? – Дик первый нарушил паузу. - Ты ведь меня всему этому научишь? Ты ведь поможешь мне, правда?

- Ты же прешь, как танк, - устало сказал Пи-Эм.- Ну, дай Бог тебе добиться того, чего ты хочешь, сынок.

Дик пробежал контракт глазами.

- А теперь мои условия. Инструктором вы возьмете его. А напарником я хочу Фреда. С соответствующими ставками.

Спилберг кивнул.

- Всё будет так, как ты хочешь.

- И еще одна деталь. Тут не оговорено, что случится с деньгами в том случае, если я погибну.

- Но ведь такая возможность существует? - Дик ясно взглянул ему в глаза.

Нервы Спилберга были на пределе. Кой черт, подумал он, пусть монтируют пленку.

- Окей. Пишите, я вам продиктую, - спокойно сказал Дик. – В том случае, если деньги мне не понадобятся, их переведут моему другу. Берлинский банк. Впрочем, это я оформлю через моего адвоката. Где мне подписать, здесь?

Бывают такие сказочные, невероятно прекрасные сны, в которых ты абсолютно счастлив. Это даже не то слово. Твоё горло сжимается от любви и нежности, и ты чуть не плачешь от счастья, и при этом ты странным образом понимаешь, что это только сон, что на самом деле за окном скучное зимнее небо, и что небо затянуто тучами, и что валит снег, хотя тепло, и мягкие хлопья снега тут же тают, едва касаясь тротуара и превращаясь в серую грязь, и тебе не хочется просыпаться, вообще ничего не хочется, только остаться, остаться в этом сне, так долго, как только можно...

... в этом сне тоже идет снег, и тоже тепло, и почему-то пахнет весной... и снежинки виснут на ресницах и тают, и текут по щекам... или это просто слёзы? ...потому что ты уже плачешь от счастья, сходишь с ума, рядом с этим человеком, которого ты ждал так долго, может быть, всю жизнь, а, может быть, и дольше... и вот он тут, с тобой, и ты всматриваешься в родное лицо, и ласковые глаза, и вы разговариваете о чем-то, и тебя носят на руках, и потом бережно опускают на тротуар, и вы опять разговариваете и целуетесь, и сердце стучит, как бешеное, и сумасшедшее желание, как всегда, когда он к тебе прикасается, и – вдруг – ужас, слепой и страшный ужас, какой бывает только во сне, ужас, что всё это может кончиться, и ты не выдерживаешь, и говоришь, любимый, побудь со мной, не уходи... и ты просишь его о чем-то умоляющим голосом, хотя тебе это абсолютно не свойственно – кого-то о чем-то просить, как и бояться, что от тебя уйдут, - но ты боишься, и продолжаешь умолять, и называть его самыми ласковыми именами, мой любимый, мой родной, моя жизнь, мое счастье, ты мое всё, не уходи...

...но он уходит, и ты видишь его широкую спину, он исчезает, растворяется в белой пелене снега, и ты бежишь за ним и уже кричишь ему вслед, Дитер, пожалуйста... ну, ПОЖАЛУЙСТА, ВЕРНИСЬ!

Нора проснулась от его всхлипываний. Она приподнялась на локте и вгляделась в его лицо. Голова Томаса металась рядом на подушке, он что-то лепетал, не просыпаясь. Нора расслышала одно – это ненавистное имя, проснулась окончательно и потрясла его за плечо.

- Котик, проснись! Да ПРО-СНИСЬ же.

Он вздрогнул и распахнул полные слёз глаза.

- Мне такой кошмар снился, - пробормотал он, - такой кошмар.

- Все в порядке, - Нора погладила его спутанные кудри.

В его глазах застыла боль.

- Но это же только сон, - с раздражением сказала Нора. – Этот подлец тебе только приснился.

- Я, кажется, просил не называть его так, - Томас резко отстранился.

- Но так поступить, как он с тобой поступил, - это мог только подлец... – как мне его теперь называть? – сказала Нора, зная, как больно ему будет от этих слов.

Она видела, что он судорожно зарылся в подушки, как будто пытаясь спрятаться от неё, от её голоса, и перешла в наступление.

– Хорошо. Давай просто поговорим, зая, поговорим, как взрослые люди, - рассудительно сказала она. – Масик, тебя использовали и выкинули, как подстилку, – когда же ты это наконец, поймешь?

- Нора, ты говоришь о вещах, о которых не имеешь понятия. Я не собираюсь обсуждать с тобой эту тему.

За год совместной жизни она изучила его достаточно, чтобы знать, что Томас не переносит конфликтов. Если тема Дитера и всплывала, то Нора подавляла это изо всех сил, стремясь вычеркнуть, вышвырнуть из их жизни ЭТО. И это ей всегда удавалось, всегда. Он не выдерживал её давления, поэтому его реплика сейчас изумила её. И потом, он не смеет разговаривать с ней таким тоном.

- Будь любезен, расскажи мне об этом, - едко и зло сказала она. Обычно одного её этого голоса было достаточно, чтобы Томас замолчал и стал шелковым.

Но сейчас он сел на постели, посмотрел ей прямо в глаза и угрюмо сказал: -Хорошо. Давай поговорим о Дитере. Что тебя интересует?

На секунду она просто онемела от такой наглости, но тут же взяла себя в руки. Этот бунт надо подавить на корню.

- Не понимаю, что ты в нем нашел. Ну, что в нем было такого хорошего?!

- Он... он не стал бы сейчас бить меня по больным местам, как ты это делаешь, - тихо сказал Томас.

- Ах, вот оно что... – Нора задохнулась от бешенства. Она распахнула шкаф и стала швырять одежду на постель. – Какое благородство! Ну, так вот что я тебе скажу, Томас, – он тебя бросил, а расхлебывать это мне, ты об этом подумал... подумал?!!

- Подумал, - Томас обхватил себя руками, как будто ему было холодно. – Нора, когда мы познакомились, я ведь говорил тебе, что со мной будет трудно, я предупреждал тебя. Но ты ничего не хотела слышать, ты хотела выйти за меня замуж. Хотя я даже намекал тебе, что мне будет трудно забыть Дитера.

В спальне наступила зловещая тишина. Ему стало страшно, но он продолжал, зная, что если не скажет этого сейчас, то не сможет произнести этого никогда.

- Прости, но я ничего не могу с собой поделать. Я же не виноват, что люблю его до сих пор, - он вздрогнул от бешено захлопнувшейся дверцы шкафа.

Нора подошла к постели.

- Ты его... ЧТО? – с невыразимой злобой спросила она.

Томас не смел поднять на неё взгляд.

- Я его люблю, - еле слышно сказал он.

И получил такую пощечину, что у него потемнело в глазах.