Глава № 23.

На выходе из студии со скучающим видом стоял Луи. Томас собрался промчаться мимо побыстрее, что бы он не заметил блеска слез в его глазах, но Луи перегородил ему дорогу своей огромной волосатой лапищей и спокойно сказал:

- Видишь цифру?

Подняв глаза, Томас действительно увидел в его руке большой лист картона, на котором было выведено корявым почерком Луи с помощью зеленого фломастера число, от количества нулей которого зарябило в глазах.

- Ну, и что? - враждебно поинтересовался Томас.

- Это именно та сумма, которую тебе нужно будет компенсировать студии за разрыв контракта. Не вам с Дитером, а тебе лично, потому что он здесь не при чем. Видишь значок? Долларов, а не марок. Мне об этом любезно сообщил наш юрист, так что я не сам это придумал. Ты нули, нули правильно посчитай, - Луи выразительно постучал пальцем по картонке. - Я, конечно, не знаю, сколько ты заработал на первом альбоме, но не думаю, что больше Дитера. А Дитер не смог бы выплатить такую сумму, даже сняв деньги со всех своих остальных проектов, продав все свои дома, машины и даже последние трусы. Но ему-то беспокоиться не о чем. Не ему же платить придется.

Томас и без его пространного объяснения понял, что столько денег у него нет. Больше всего хотелось оттолкнуть Луи и поехать домой, закрыться в комнате, наглотаться транквилизаторов, выпить хорошую дозу джина и не видеть никого. И не думать о деньгах, о Дитере, и о жизни, вообще. Но Луи закрывал собой выход, и Томасу только оставалось стоять на месте, глядя прямо перед собой.

- Предлагаю компромисс, - продолжил Луи. - Я уважаю твою принципиальность, и ни в коем случае не хочу задеть твою гордость и свободу выбора. Я просто хочу помочь. Тебе всего-то осталось спеть эти несчастные 10 песен, а с твоим слухом и голосом это на день работы. После этого сумма компенсации автоматически уменьшается на одну пятую, а твой счет в банке увеличится раза в два-три. Тогда ты вполне спокойно заплатишь неустойку. По моим расчетам - а им можно верить - со второго альбома мы снимем в несколько раз больше, чем с первого. Слушай, тебе самому не хочется взуть этого изверга?

- Изверга?

- Ну, Дитера, придурка этого. У него совсем мозгов нету, и это видно невооруженным взглядом. Я выгоню его из студии на время записи альбома, мы с тобой и без него справимся. Больно он нам нужен, советами своими дурацкими надоедать.

- Он же твой друг, - Томаса почему-то задело, что Луи так говорит о Дитере, даже если в его словах и есть доля правды.

- Ну, и что? Если друг не скажет ему правду, то кто же? Томас, пожалуйста, ты подумай, сколько проблем ты решишь одним махом, исполнив его бездарные попевки.

- Бездарные попевки? Да их поет вся Европа! - Томас с удивлением понял, что от слез не осталось и следа, а вместо них его охватила злость и обида за несправедливые слова Луи.

- От этого они не перестали быть дешевенькой попсой, которую уже завтра никто не вспомнит.

- Ты и такого не напишешь! - в ярости воскликнул Томас.

- Куда уж мне до нашего гения! Мне никогда не попереставлять ноты местами, и никогда не сложить вместе пару английских слов, смысл которых едва ли кто-то из нас понимает.

- Если ты такой умный, то чего же не сделаешь этого?

- У Дитера есть ты. Твой голос только и вытягивает его убогую музычку.

- Не смей так говорить. У Дитера очень хорошая музыка. И мне... нравится. А тексты все равно никто не понимает, - Томас обнаружил, что вспыльчиво и яростно защищает Дитера, хотя минуту назад ненавидел его и его музыку.

- Ну ладно, ладно, я воздержусь от критики, - Луи мягко развернул Томаса спиной к выходу. - Сейчас мы пошлем на фиг этого алкоголика и бабника, и в спокойной обстановке запишем альбом.

- Дитер - не алкоголик! - не мог успокоиться Томас.

- Начинающий. Это точно. Пусть бежит трахать своих мулаток. Он же ни на что другое не способен.

- Прекрати, Луи!

- Да-да. Он трахает все, что движется. Завидую твоей невинности, что ты до сих пор этого не заметил. Ему можно вручить медаль за подвиги. Идем.

- Идем!

Что я делаю, подумал Томас. Но слушать, как неизвестно кто поливает Дитера грязью, было просто невыносимо. Томас распахнул дверь студии и решительным шагом направился к микрофону. Найдя валяющиеся на стуле листы с текстами, он крикнул Луи:

- Заводи свою шарманку. Я готов.

Луи сидел за пультом в наушниках, за стеклом перегородки его было плохо видно. Сначала он включил "Cheri Lady" на динамики, потом переключил Томасу в наушники.

Из своего кабинета вышел Дитер. Глаза у него были круглые от удивления, и он тяжело дышал, пытаясь скрыть от Луи степень своего беспокойства:

- Как тебе удалось вернуть его?

Луи выразительно покрутил пальцем у виска и приложил к губам палец. Это значило: "Ты, идиот, помолчи, идет запись". Как же он петь будет, подумал Дитер, он же в глаза не видел текстов, а из инструментальных версий слышал только "Don't Give Up", да и то в такой обстановке, которая не способствовала восприятию. Но додумать мысль до конца он не успел, потому что Томас стал петь, читая и текст и ноты прямо с листа; и это была фантастика! Его голос полностью изменил музыку, растворил в своей бесконечной чарующей мягкости все помыслы и эмоции, сплел в тонкий хрупкий узор бывшую хаотичной субстанцию звуков, проник невесомой прозрачной радугой во все уголки пространства и сознания, спутал своей гибкостью и чистотой несовершенную структуру окружающего мира, подчинил себе гармонию и равновесие.

Дитер слушал, затаив дыхание. В мире нет ничего лучше. Когда наступила тишина, Дитер не сразу сообразил, что стоит посреди операторского зала и восторженно пялится на Томаса.

- Записал? - спросил Томас.

- Почти. Нужно немного подкорректировать, - ответил Луи.

- Потом сам откорректируешь. Давай следующую.

Дитер услышал за спиной какой-то шорох и обернулся. Дверь в студию была распахнута настежь. Из-за нее выглядывали не меньше двух десятков лиц с застывшим на них выражением смешанных с удивлением интереса и восхищения. И вся эта толпа слушала, не издав ни звука на протяжении целой песни. А собрались здесь все, начиная от начальника отдела Келленга и заканчивая уборщицей весьма уважаемого возраста. Дитер весело заулыбался им и жестами показал, что они могут остаться (Томас их все равно не видит!), но сидеть нужно тихонько-тихонько. Но тут их заметил Луи, наорал на Дитера за попустительство, захлопнул двери и прокричал им: "Через неделю и так все услышите!"

- И ты иди отсюда. Томас согласился записывать альбом с условием, что тебя здесь не будет.

- Да ты совсем уже обнаглел, Лу. Это мой проект. И если Томас решил остаться, то записывать его буду я.

- Ладно, ладно. Я вообще, пошутил. Только осторожно. Второй раз я за ним не побегу. Садись сюда.

Луи уступил Дитеру место оператора.

- Том, возьми листок №2, - распорядился Дитер.

Томас только мрачно сверкнул глазами, но ничего не сказал, перебирая страницы.

- Я пока схожу за пиццей, - сказал Луи. - Ты будешь?

- Конечно. И пиво.

Они записали "With A Little Love" за полчаса, потом вернулись к "Cheri Lady" , и Томас поймал себя на мысли, что ему нравится эта студия, нравится эта работа, нравится смотреть, как Дитер ловко управляется со всей этой крутой аппаратурой, нравится абсолютная тишина этих стен, нравится неповторимая творческая атмосфера, когда Дитер вдруг схватывается с места и бежит к синтезатору наигрывать свои мелодии, когда Луи безжалостно критикует его, когда они вместе обсуждают какие-то мелочи, спорят о названиях и аранжировках.

Потом вернулся Луи с тремя огромными коробками пиццы и ящиком пива и громко объявил:

- Перерыв! Ди, одна коробка мне, другая тебе, а эта - тебе, Томас. С грибами. Будешь?

- Нет, - резко ответил Томас.

- А, черт, я забыл. Интеллигенция. Ну, уж извините, омаров в нашей столовке не готовят.

- Заткнись, - прошипел Дитер.

- А пиво будешь? - не обратив внимания на эти слова, Луи снова повернулся к Томасу.

- Не буду.

- Ну, и сиди голодный. Мне больше достанется, - пробурчал Луи, запихивая в рот здоровый кусок пиццы. Любой, кому Луи попадался на глаза, мог без труда угадать в нем большого любителя пива, макарон и гамбургеров.

Стук в дверь звучал решительно и строго.

- Открыто, - объявил Дитер. Он мрачно жевал пиццу, боясь даже смотреть на Томаса. Сумбурные мысли кружились в голове, но он был не в состоянии остановиться хотя бы на одной из них.

На пороге появилась девушка лет 25-и, высокая и совсем хрупкая, белые, нет, платиновые волосы аккуратно, локон к локону, были уложены в ракушку. В руках девушка держала папку с бумагами.

- Меня зовут Кэрол. Я новый секретарь господина Болена, - ее голос был глубоким и нежным, на идеально подогнанном к фигуре пастельно-бежевом костюме не было ни складочки, безупречно длинные и красивые ноги были открыты ровно настолько, насколько позволял деловой этикет. Полная противоположность Барби, носившей футболки, шорты и джинсы.

- Прекрасно! - выпалил Луи. Обычно они с Дитером болтали наперебой, но сегодня Дитеру было не до этого, и его меньше всего интересовали в данный момент длинноногие блондинки.

- Это - господин Болен. Сейчас он дожует пиццу и сможет с Вами поздороваться. Вон тот мрачный парень - господин Андерс. А я - господин Родригес. Всегда к Вашим услугам, - Луи картинно поклонился, пряча за спиной бутылку пива. - Можно просто Луи.

- Очень приятно, - она ослепительно улыбнулась, но не Луи, а Дитеру, так что у того чуть кусок в горле не застрял. Из динамиков донеслось шарудение бумаги - Томас увлеченно перечитывал тексты, делая вид, что именно это занятие для него важнее всего на свете. И тут Дитеру в голову пришла вполне сложившаяся, а не отрывочная, как все остальные, мысль. Украдкой взглянув на Томаса, Дитер вскочил и заставил себя улыбнуться девушке, вложив в улыбку все свое убийственное обаяние.

- Я очень рад, - весело проговорил он. - Я уже здесь замучался без секретаря, прямо все из рук валится. Можете говорить мне "ты", а о "господин Болен" вообще забудьте. Идемте, я покажу Вам Ваш кабинет.

- Спасибо, - Кэрол снова многообещающе улыбнулась, немного заискивающе, как показалось Дитеру. Он взял ее под руку и потащил в свой кабинет, оставив дверь открытой.

Томас наблюдал за всем этим с нарастающим отчаянием, но потом смог взять себя в руки и успокоиться. Чего еще ждать от этого похабного типа? Он действительно бросается на все, что движется. Ну, и пусть. Запишу альбом, сказал себе Томас, и уеду. В Америку. Он бросил листы с текстами, сел рядом с Луи и сказал:

- Где там твое обещанное пиво? И пиццу давай.

- Ага! Я так и знал, что ты передумаешь! - обрадовался Луи. - Какова девица, а? И ты посмотри на нашего Дон Жуана, - насмешливо продолжил он. - Заливается соловьем! Что гормоны с людьми делают!

- Да ты просто завидуешь, что она Дитеру улыбалась, - осадил его Томас. От пива уже темнело в глазах.

- Я? Завидую? Кому? Этому гаду ползучему? Да я лучше удавлюсь!

Из студии не было слышно, о чем говорит Дитер, но он не умолкал ни на минуту.

- Давай дальше, хватит есть, - Томас вскочил, чуть не потеряв равновесия от головокружения.

- Ладно, давай, - пробурчал Луи. - Что бы вы все без меня делали?

Не надолго же хватило его мнимых страданий, думал Томас, напевая "Heaven Will Know". Мысль о том, что дома его ждет Нора, теплая, ласковая, спокойная, придавала ему сил. И это было единственное, что удерживало его от истерики. Хорошо бы вцепиться Дитеру в его расплывшееся в льстивую похотливую улыбочку лицо. Запись альбома сразу забылась, оставленная на полное попечение Луи, и трагический блеск глаз сменился блеском совсем другого толка. Ты этого хотел, Берни, этого? Ты это получил. И гораздо быстрее, чем предполагал. Беги за кем угодно, хотелось закричать Дитеру в спину, только не у меня на глазах! Посмотрев на свои руки, Томас вспомнил, что не был в душе после того, как сегодня днем занимался с Дитером любовью. Нет, это не так называется. Любовь здесь не при чем. Строчки текста расплывались, накатывались одна на другую, что почти ничего нельзя было прочесть. Он стал часто сбиваться, но Луи не ругался и не возмущался, а только спокойно говорил: "Ничего, ничего, отдохнем немного, тут еще пиво осталось. Успеем".

Дитер уже прочно обосновался у себя в кабинете с Кэрол, и до операторской доносился их смех. Томасу захотелось заткнуть уши, но пиво тоже было неплохим средством.

- Я бы послал эту курицу за гамбургерами, да неловко как-то, - недовольно обшаривая пустые коробки из-под пиццы, сказал Луи. - Это тебе не Барби.

- Давай, я схожу.

- Э, нет, парень, ты можешь и не вернуться. Лучше я сам пойду. Пончики будешь?

- Буду.

- Вот это совсем другое дело! А этот козел пусть остается голодный. Мы с тобой усердно работали, а он только и делал, что за бабами бегал...

Его бормотание постепенно затихло по мере удаления от студии. Томас положил голову на стол и закрыл ее руками. Перед глазами все вертелось. Сколько же бутылок он выпил? Пять? Желание смыть с себя отпечатки его рук, его губ, его запах, стало почти непреодолимым. А он сейчас клеится к какой-то первой встречной женщине, и ему плевать, плевать на все, лишь бы было с кем трахаться. Неужели никогда не будет по-другому? Томасу даже в голову не пришло, что полдня назад он твердо решил навсегда отречься и от Дитера, и от музыки. Это поблекло и казалось незначительным на фоне выплывшей ревности и обиды. Иногда в общую картину вклинивалась мысль, что Дитер недостоин его ни по интеллекту, ни по человеческим качествам, но Томас не мог понять, что говорит в нем - амбиции, высокомерие или трезвый рассудок. А что касается рассудка, то он-то трезвым точно не был. Да какая разница, что представляет собой Дитер! Он мне нужен, нужен, нужен, твердил сам себе Томас, как капризный ребенок. С любовью ничего поделать нельзя, даже если Дитер есть абсолютное воплощение всех мыслимых и немыслимых недостатков. Можно исключить все - секс, уважение, дружбу, работу - но любовь останется, и будет держать его за горло столько, сколько ей заблагорассудится. Томас понял, что Дитер сейчас может делать, что угодно, бегать за женщинами, ругаться, унижать его, не обращать внимания либо презирать, и он все равно будет любить его. Пусть Дитер больше даже не посмотрит на него с нежностью и не скажет ласкового слова, или, наоборот, станет искать в нем только смазливого любовника, на котором можно отыграться, пока нет никого другого. Даже этим он вряд ли сможет убить те безумные чувства, которые Томас к нему испытывал.

Луи подсунул ему очередную бутылку пива. Ему стало даже жалко Томаса, настолько мрачный вид у него был. Как сговорились! Сначала Дитер, потом Томас. Но Дитер, кажется, уже отошел, вон, как веселится с блондинкой, зато Томас стал совсем убитый. Луи еще раз подумал, что это все ему напоминает, но тут же отбросил эту глупую мысль. Этого не может быть, потому что этого быть не может.

- Томас, уже восемь вечера. Я собираюсь домой, - объявил Луи, приканчивая одним махом последние пончики.

- Да, я тоже, - Томас поднялся на ноги и понял, что они его не держат, уже не говоря о картине перед глазами, которая прыгала, как в неисправном телевизоре.

- Э, нет, парень. Не вздумай садиться за руль. Лучше здесь поспи. Я завтра приеду к девяти и разбужу тебя.

Томас сполз обратно на кресло. Закрывать глаза было невозможно, хотя спать хотелось ужасно. Он снова положил голову на стол. Да. Надо доползти до дивана и поспать. Если он в таком виде заявится домой, Нора его точно выгонит. Это ж надо было так напиться, успел еще подумать Томас, и ради чего? Любить Дитера можно глубоко в душе, на этом и поставим точку. Пусть делает, что хочет, меня это не задевает...

Дитер выглянул из-за двери своего кабинета. Луи уже не было, а Томас, по всей видимости, сладко спал прямо за столом, чуть подвинув в сторону склад наушников и микрофонов. Ломать комедию больше было не для кого, поэтому он поспешно и бесцеремонно выпроводил Кэрол, несказанно удивленную этим фактом. Выключив везде свет, Дитер осторожно взял Томаса на руки и положил на диван в своем кабинете, заботливо укрыл его своей большой курткой, а сам сел напротив в кресло. Наверное, достаточно просто смотреть на него. Необычная внешность да еще в сочетании с таким голосом - это же бывает раз в сто лет. У него просто должен быть ужасный характер, все в природе должно находиться в равновесии. Да и что в его характере такого ужасного? Ну, разве что привередливость. А высокомерие неизбежно - слава, деньги, всеобщее восхищение. Поумнеет - поймет истинную цену всему этому.

Дитер мельком взглянул на часы. Одиннадцать. Просидеть три часа, даже не двинувшись с места! Но оторвать взгляд от его лица, от его расслабленных рук было просто невозможно. Дитер пошевелился, разогнув совсем затекшие ноги, кресло надрывно заскрипело. Томас тут же подскочил, вцепившись в куртку Дитера.

- Что ты здесь делаешь? - глухо спросил он.

- Это мой кабинет.

- Да? Я не помню, что бы я собирался спать на твоем диване.

На этом диване они не раз занимались любовью, и Томас постарался отбросить эти мысли подальше.

- Ты заснул за столом, и я перенес тебя сюда.

- Я не помню, - голова у Томаса просто раскалывалась.

- Ты спал.

Томас быстро провел руками по своему телу. Вся одежда была на месте и в полном порядке.

- Да не трогал я тебя, - сказал Дитер.

- Я ухожу.

- Я вызову такси. Тебе нельзя за руль садиться.

- Спасибо, я сам поймаю такси на улице.

- Куда ты поедешь, уже ночь.

- А ты, что, уже успел трахнуть свою новую подружку?

- Не заводись, Том. Я специально клеился к ней, что бы ты пожалел о своем намерении бросить меня.

- Очень зря. Я ни о чем не жалею. До свидания, Дитер.

- Том, подожди, выслушай меня.

- Сомневаюсь, что ты скажешь что-то новое.

Дитер молча опустился на колени, перегородив Томасу дорогу. Томас обошел стол с другой стороны и отправился к выходу.

- Том, пожалуйста, не будь таким жестоким. Я принимаю любые твои условия.

Но Томас не ответил, а шаги его постепенно затихали, теряясь эхом среди стен коридора.

Дитер согнулся, сжав виски ладонями, вздрагивая от беззвучных рыданий. Мгновением позже слепая бездумная ярость заставила его вскочить на ноги и броситься за Томасом. Ситуация показалась ему смутно знакомой, но мозг, затуманенный выбросом лошадиной дозы адреналина, отказался что-либо воспринимать, видя перед собой одну цель - получить Томаса обратно, любой ценой.