Глава № 19.

- Раз ты смеешься, значит этот факт не пугает и не удивляет тебя. А, следовательно, мы можем продолжать, глухо прошептал Дитер, кончиком носа двигая желтый мокрый листочек, прилипший к его плечу.

- Ди, кажется, ты впадаешь в детство, - предположил Томас, наблюдая за этим безобразием.

- Угу, - промычал Дитер. На его щеках темнели разводы грязи, и Томас попытался стереть их ладонями, но только размазал дальше. В траве зашелестели капли дождя, касаясь мелкими холодными точками.

- Том, послушай. Все вокруг безразличны мне. Я не могу видеть свою семью. Я теряю своих друзей. Я не могу думать ни о чем. Есть только ты. Уедем, прямо сейчас. Пока не поздно, пока Нора не заключила тебя в стеклянный гроб, как главную драгоценность.

- Ди, посмотри правде в глаза. Ты не бросишь музыку. Никогда и ни ради кого. Да и я уже не смогу отказаться от этого.

- Я не говорю о музыке. Я говорю о своей жене и о твоей.

- И ты бросишь Эрику с маленьким ребенком - твоим сыном - ради сомнительного удовольствия быть со мной?

- Да. Только скажи.

- И ты сообщишь своим родителям, что живешь со мной? И выйдешь перед десятком видеокамер и сотней микрофонов и скажешь, что ты, Дитер Болен, гордость и надежда немецкой музыки, талантливый композитор и удачливый продюсер, прекрасный семьянин, пример подражания для школьников и предмет восхищения своих поклонниц, умница и симпатяга, и, вообще, настоящий мужик, что ты голубой?

Дитер молчал, глядя ему в глаза.

- Нет, Ди, ты никогда не сделаешь этого.

- А тебе нужно это?

- Это никому не нужно. Но я не хочу всю жизнь прятаться, скрывать свои мысли и чувства, обманывать друзей и родных. Все это были наши мечты, но и я, и ты, мы оба всегда понимали, что они неосуществимы. Поэтому прекратим эти разговоры.

- Не злись, Томми. Ты сам себе противоречишь. Когда я ухожу к Эрике, ты ревнуешь и начинаешь беситься, ты боишься и не хочешь возвращаться к Норе. Но и быть со мной ты тоже не хочешь, выдумывая глупые условия и цепляясь за совсем несущественные препятствия. Ты еще такой молодой, Том, такой неопытный. Ты запутался в этой жизни, самому выбраться у тебя сил не хватает, а от моей помощи ты отказываешься. Нет в природе белого и черного, есть только миллионы полутонов, а ты этого не понимаешь. Если я чего-то хочу - то я хочу это здесь и сейчас, немедленно, и это заметно осложняет мне жизнь, но ты же вообще не знаешь, чего хочешь.

- Ну, значит, нам никогда не найти компромисса.

- Никогда не говори "никогда", Том.

- Да, Ди, я знаю.

- Я хочу тебя.

- Вот чем заканчивают все философы и проповедники, мой милый.

- Не умничай.

- Куда уж мне после такой речи.

- Мы опять вернулись к тому, с чего начали.

- Как всегда.

- Том, неужели у нас никогда не будет ничего кроме секса?

- Хорошо, если будет хотя бы это.

- Ты хочешь сказать, что если я стану импотентом, ты меня бросишь?

- Да. И что если я сменю имидж и больше не буду смазливым мальчиком, если обрежу волосы, поправлюсь и перестану бриться, то ты тоже бросишь меня.

- Нет, Том. Я буду любить тебя в любом виде. И еще, красоту - ее ни чем не испортить. Так что оставь свои глупые сомнения. И не верю я, что ты бросишь меня только потому, что у меня там что-то не встанет. Да и не будет такого.

- Да? - Томас сжал рукой еще не застегнутую молнию только что натянутых Дитером штанов.

- Дальше, Том, давай.

- Обойдешься. Посмотри на себя, ты грязный, как бомж. Хватит на сегодня.

- Томми, я не смогу остаться с тобой в комнате.

- Я знаю. Все нормально.

- Завтра разбужу в восемь, к десяти уже нужно быть в студии.

- Хорошо, Дитер. Спокойной ночи.

Дитер нежно поцеловал его и исчез за дверью. Томас еще некоторое время смотрел на нее, прищурив глаза. Интересно, Дитер и вправду отправился к Эрике, получив от Томаса отказ?

Часы в холле у Дитера стояли, застыв на отметке полуночи. За окнами уже светало. Томас так и не возвращался в свою временную пустую и холодную комнату, пару часов подремал в кресле в холле, но сон не шел, лишь иногда прорываясь путаными мучительными видениями. Дитер говорил, что его тоже преследуют кошмары. Дитер, везде Дитер. А ведь он сейчас наверняка сладко спит, обнимая Эрику. Или не спит, что еще хуже. Томас содрогнулся. Он оставил кресло, умылся, пытаясь холодной водой прогнать усталость, проверил наличие в карманах кредитных карточек и ключей от машины и тихо притворил за собой входную дверь. Туман клочьями стелился у ног, оседая каплями на куртке и на стеклах машины. Мотор шуршал едва слышно, даже если в доме кто-то и не спал, то все равно не услышал бы. Томас вдруг понял, как сильно соскучился по своему дому, где не был почти два месяца. И по Норе. Не хотелось верить, но его охватило непонятное лихорадочное возбуждение от мысли, что через пару часов он сможет увидеть ее. Так хотелось сделать ей что-то доброе и приятное, и даже не потому, что он обидел ее, не для того, чтобы оправдать себя, а потому, что больше некому заботиться о ней, потому, что к ней его тоже влекло. Конечно, она необыкновенно сильная и независимая, но в ней есть и нежность, и мягкость, и она тоже нуждается в чьей-то любви. По крайней мере, в свои двадцать два года Томас был уверен в этом. Сделать Норе что-то приятное особого труда не составляло - она была просто помешана на драгоценностях, всегда одевая их на себя до неприличия много. Нужно дождаться девяти утра, когда откроется магазин. Конечно, скандалить она будет все равно, но гораздо тише.

Поднимающееся солнце переливалось тенями и бликами на его машине, в лучах вертелись маленькие пылинки. Томас надел темные очки, только сейчас заметив, что руки у него дрожат. Длительное общение с Дитером всегда истощало его, морально и физически. Одно воспоминание о Дитере погасило его решимость ехать домой, он даже снял ногу с педали газа, чтобы притормозить и развернуть машину, но успел вовремя опомниться. Нельзя. Домой, Берни, шептал он себе, нужно ехать домой, хватит жить иллюзиями, возвращайся к реальности.

На подъезде к Кобленцу у него закончился бензин. Он свернул на заправку. Рано утром там никого не было, заправщик в оранжевом комбинезоне на солидно выпирающем брюхе вышел из своего домика, сладко потягиваясь.

- Полный бак, парень? Тепло то как! Даже не верится, что уже ноябрь.

Томас только кивнул, боясь, что мужик узнает его.

- Слушай, у нас тут котенок уже третий день живет. Тебе не нужен, случаем? Посмотри, какой красавчик.

Котенок был рыжий и пушистый. Он сидел на бровке и смотрел прямо на Томаса большими желто-зелеными глазами, но не жалобно и растерянно, а совсем серьезно, вроде даже осмысленно. Томас открыл дверь и позвал его, похлопав ладонью по соседнему сидению.

Потом, когда за окнами замелькали аккуратные домики города, котенок свернулся в клубочек на сидении и громко довольно замурчал, вроде давно знал, что его судьба вовсе не бегать по заправке, выпрашивая у толстого заправщика объедки, а вот так спокойно дремать, не заботясь вообще ни о чем.

* * *

Нехорошее предчувствие посетило Дитера, когда, проснувшись, он не услышал обычного утреннего шума, который поднимала Эрика, готовя ему завтрак. Недовольно скривившись, он сполз с жесткого дивана, на котором ему пришлось спать - Эрика двери в спальню заперла на ключ. На кухне царили тишина и сверкающая чистота. Подавив раздражение, Дитер швырнул кофейник на огонь и быстрым шагом направился будить Томаса, чувствуя нарастающее отчаяние. Его постель не просто была пустой, ее даже не расстилали. Дитер подбежал к окну и замер. Машины не было. Мысль сесть на "Феррари" и догнать его Дитер отбросил сразу. Томас, наверняка, уже успел доехать домой, и Нора отпустит его теперь только через свой труп. Мысль о трупе Дитеру очень понравилась. Он тянул из пачки сигарету за сигаретой, меряя кухню огромными шагами. Вернуть Томаса сейчас было задачей абсолютно невыполнимой. Придется ждать, пока он приедет в студию записывать альбом. Вернее, когда Нора его отпустит. Нора! Ядовитая стерва! Наглая, злобная, вульгарная, самоуверенная, эгоистичная... Дитер продолжил список, уже не пользуясь доводами своих наблюдений за ней, а просто и тупо вспоминая всех ее родственников до седьмого колена и отпуская нелестные эпитеты по поводу различных частей ее тела. Если бы Нора услышала его мысли, она смогла бы дать ему достойный отпор в тех же выражениях. Немного успокоившись, Дитер сунул в зубы очередную сигарету и помчался в гараж. Нет смысла сидеть дома. Если Томас и покажется в Гамбурге, то только в студии. Дитер весь сжался, подумав о том, что Томас приедет домой, вымолит у Норы прощение, будет целовать ее, будет заниматься с ней любовью, когда на его теле еще не успели высохнуть поцелуи Дитера, что ее руки с длинными красными ногтями вцепятся ему в волосы, заставляя его делать то, чего он делать не хочет. А, может, хочет? Дитер заскрипел зубами. Выбрасывая из-под колес брызги грязи, его машина вылетела на дорогу. Думай о музыке, Дитер, это всегда помогало и рождало невероятно отчаянные мелодии. Это всегда успокаивало, отвлекало, умиротворяло. Он все равно вернется, и можно будет снова коснуться его длинных ресниц, уткнуться лбом ему в плечо, почувствовать его руки, такие нежные и смелые...

Эрика сидела на подоконнике и провожала глазами машину своего мужа, с сумасшедшей скоростью выскочившую со двора. Лучше бы Дитер работал экономистом, и никогда не знал своей музыки. Тогда жизнь была бы спокойной и размеренной. Не было бы такого количества денег, от которого голова кругом - ведь и тогда более чем хватало. Не было бы длинноногих мулаток, которых Дитер провожал мутными глазами. Не было бы этого загадочного мальчика с тяжелым мрачным взглядом, который почему-то жутко смущался и боялся с ней разговаривать. Что значат их совместные поездки? То, что они и должны значить? А когда они записывают альбом, Дитер почти не появляется дома. Хотя лучше он, чем мулатки. От этой мысли на глаза навернулись слезы. Дитера возле нее держит только привычка, ничего больше. Но Дитер не уйдет от нее. Где он еще найдет себе такую прекрасную спокойную и нетребовательную домохозяйку? Но лучше пусть так, чем без него. Проклятый Гамбург! Чужой город, чужие люди, и все вокруг вызывает только чувство зависимости и обреченности. Лучше бы это и не начиналось. Лучше бы все оставалось как раньше.

Кофейник, оставленный Дитером на плите, подпрыгивал над огнем, весь кофе давно выкипел, залив коричневой крошкой все вокруг. Эрика бросила кофейник в раковину и принялась вытирать плиту, глотая слезы.

Обычно Нора не вставала раньше одиннадцати. Но в последнее время спалось не очень хорошо - может, давала о себе знать анемия, наполняя слабостью все суставы. Отсутствие Томаса, само собой, раздражало. На днях одна из ее подруг имела наглость спросить, где же подевался ее муж-красавчик, за что получила от Норы полную порцию информации о своих кривых ногах, торчащих зубах, облезлых волосах и куриных мозгах. Этого она Томасу никогда не простит. Он не имел права выставлять ее дурой перед какими-то плебеями, не имеющими ничего, кроме собственной глупости. Нора гордилась своей интуицией, всегда без сомнений полагаясь на нее, и сейчас была уверена, что Томас никуда от нее не денется. Она попыталась представить рядом с ним другую женщину и рассмеялась, таким смешным и нелепым это ей показалось. Нет, это невозможно. Томас наивный, доверчивый и не особенно умный по сравнению с ней, Норой, и он не способен обманывать, у него не хватит ни смелости, ни фантазии. Это этот идиот Дитер дурно на него влияет, навязывая свою никому не нужную дружбу и опеку. Белобрысый ублюдок. Да он должен молиться на них с Томасом, что они соизволили спеть его дурацкую музычку. Вернее, он должен стлаться ей в ноги, что она позволила Томасу спеть. Так нет, эта грубая скотина еще и чем-то недовольна!

С первого этажа долетел какой-то шум. Нора вскочила, на ходу поправляя нежно-розовую шелковую маечку, едва закрывающую ей бедра. Интуиция безошибочно подсказала, что это именно Томас. Хотя, кто еще мог открывать двери своим ключом? Ее охватило злорадство. Сейчас, мой дорогой, ты получишь все, чего заслуживаешь.

Томас стоял на пороге, сжимая в руках красную коробочку, волосы он, видно, уже давно не крутил, а одежду ему явно подбирал Дитер. У его ног сидел рыжий котенок, с полной серьезностью уставившись на Нору.