| новости | чтиво | ссылки | гостевая | форум |
Достучаться до небесАвтор: Mr. X (mr.exx@mail.ru)Бета: Mr. X Пайринг: ДБ/ТА Рейтинг: NC-17 Жанр: romance, с элементами PWP). Естественно AU. Время: 1986 -…. гг. Размер: миди, плавно переходящий в макси. Место действия: Москва. Статус: данный эпизод закончен. Саммари: Имена героев и место действия изменены. Что бы было, если бы… Повествование ведется от первого лица обоих героев поочередно. Воспоминания, иногда дополняющие друг друга, иногда повторяющиеся. Несколько нестройный слог обусловлен использованием не художественных, а естественных языковых конструкций, употребляемых в обиходе. Предупреждение: Нецензурная лексика, употребление наркотиков. Мнение автора о некоторых предметах не всегда совпадает с мнением героев. Соотношение возраста героев отличается от соотношения возраста их прототипов. Название откровенно украдено у замечательного фильма Томаса Яна, за что готов принести последнему свои извинения). VI Ди - То-ом! – выдохнул я и, закусив запястье, чтобы не закричать, бурно кончил. Я помню, когда это началось. После той ночи у Макса. Следующим вечером, уже у себя дома, я не мог уснуть. Мне не хватало его тепла, его дыхания на моем плече. Это не романтическая метафора – мне физически этого не хватало. О том что творилось ниже пояса… там начиналась Третья Мировая. А, между прочим, с Маринкой в тот день нам потрахаться так и не удалось. Помню, в душе воскресным вечером я все-таки удержался, хотя, честно – не понимаю почему. За каким чертом нужно было себя так мучить? Те же мачо так же дрочат. Гордыня – мать всех грехов, и за нее я был наказан незамедлительно. Постель была похожа на раскаленную сковородку. Я горел в аду. Простыни стали влажными, будто меня окатили водой. К черту простыни. На пол. Вот так. И подушку туда же. Зверю тесно, он тяжело дышит. Нет. Он задыхается. И с ним задыхаюсь я. И тогда пошел видеоряд. У меня в жизни так ни на кого не стояло. Господи! Дожили! Я… Я?! Дрочу, как подросток на этого мальчишку! А в то утро, третьего августа, мы проснулись вместе у Макса. Просто поднялись и пошли на кухню. Опохмелились. Даже Том хватил, хотя он этого не любит очень по утрам. И будто ничего не было. Потому что, то, что было, предстояло еще осознать. Я не мог больше отрицать тот факт, что ТАК, как на Тома, я не реагировал ни на одну женщину. Я мог их сколько угодно, но ни одной не хотел по настоящему. И только осенью 1986 я понял, КАК это – по настоящему. Я закрывал глаза и видел его. Я постоянно думал о нем. Он начал мне сниться. Мне уже было мало загнуть Маринку раком и представить, что это не она. И как еще прикажете снимать напряжение? Работая над собой, я получал просто мегаоргазмы и в количественном и качественном выражении. Мне казалось, я бы его раз двадцать к ряду оприходовал, если б мог… Если б мог.. После той ночи, когда он спал, прижавшись ко мне, что-то изменилось. Я интуитивно ощущал это изменение, но не мог его объяснить логически самому себе. Я вдруг почувствовал, что – можно. Можно прикоснуться. Поцеловать можно. Можно трахнуть. И именно это удерживало. Я могу все, а что потом? Что он будет чувствовать потом? Я не был уверен, что он готов, что потом не раскается, не разочаруется. Блять! Первый раз в жизни я боялся, что во мне разочаруются. Вернее даже не во мне, в себе то я был уверен, это никуда не делось, но… это же мальчик! Я не был уверен в том, чего именно хочет он. Одно дело – вот эта вот парнишечья возня, и совсем другое… …завалить его на спину, и трахать, глядя в глаза, больше не обманываясь случайным сходством. Увидеть, как его взгляд становится мутным от наслаждения, услышать, как он стонет подо мной, стонет, потому что мой ствол в нем по самые яйца... Одним словом, я впервые в жизни взял тайм аут. Том Беспокойные сны снились мне той осенью. Влажные, душные, пугающие. Такие же пугающие, как и мои желания. Желания, которые я старался спрятать как можно глубже, вырывались на свободу в этих снах. После того, что я видел, после того, как я уснул, прижавшись к нему, сопротивляться им было все сложнее. Сентябрь стоял сухой, теплый и солнечный. Я с удовольствием взялся за новую программу в институте. Ну, во-первых, потому, что мне действительно нравилось учиться, а во-вторых, это помогало отвлечься. Боже, Энди… Ты педик! Конченый педик! Эта мысль перманентно все же вспыхивала, и гасла под грузом словарей и рефератов. Как-то я возвращался домой. Только-только темнело. Серые дома под ультрамариновым небом казались вылитыми из серебра. Звезды едва наметились на небосклоне. Я вышел из автобуса на перекрестке и решил пройтись через Димкин двор – вдруг кто гуляет. Вообще исторически так сложилось, что все тусы тусовались именно в этом дворике. И конечно, я надеялся увидеть его. Мне не хотелось быть навязчивым. Я не названивал ему каждый день, и вообще… И еще я боялся. Чего? Не знаю. Того, что он узнает? Да знает он все, наверное. Обычных мальчиков так не обнимают. Что оттолкнет? Нет. Быть может я боялся того, что он воспользуется… А потом…Просто ради любопытства. Он же уже должен пресытиться таким количеством баб. А потом уйдет… и все… С теми, кого он трахал, он был невероятным подлецом. Но как же ему это шло. Я стал замечать, что у него время от времени снова появляются одноразовые девки. И такой у него взгляд есть специальный, для особых случаев – посмотрел, как выебал. И вот на каждую он смотрит этим взглядом, и ни одна не может ему отказать. И я бы не смог… Мне повезло. У подъезда действительно стоял Димка. С ним был Макс и его железный конь. Димка что-то говорил, время от времени кивая в сторону мотоцикла. А потом, он увидел меня. Я не впервые заметил, как он, едва ли не в прямом смысле, начинает «светиться» будто изнутри, когда на меня смотрит. - Том, здорово… Мы постояли, покурили, попинали колесо. - Слушай, Седой, вы еще гулять будете? Может загонишь его на гараж? Чего-то заебался я сегодня…- Макс широко зевнул. - Давай, - Димка поймал связку ключей. - Энди, покатаемся? - Ну давай, - мне кажется, я улыбался. - Сколько там? – он кивнул на бензобак. - До дома хватит, - ответил Макс, попрощался и пошел домой. Седов оседлал «Днепр» и обернулся ко мне, - садись. Я сел сзади и… Ну это же естественно! Я обнял его чуть ниже груди. На пару секунд он замер и будто перестал дышать. А потом выдохнул и завел движок. - Нормально, хватит не только до дома, - констатировал он, и мы тронулись. Сначала пустыми улицами, потом на шоссе и в центр. Кремль в огнях, улица Горького, залились и дальше, на Ленинградку. Голова кружилась от ветра и запаха сосен, я прижался щекой к его спине. Мне было спокойно и хорошо, лететь на бешеной скорости и, прижимаясь к нему, чувствовать себя бессмертным. И все-таки, я хотел, чтобы мы остановились… Чтобы мы остановились, и… Чтобы он обернулся ко мне, и… Я боялся додумать эту мысль и подло молился про себя, чтобы он не останавливался… Еще, Ди… Не останавливайся… А перед глазами стояло такое, что меня пронимала дрожь. Мы вернулись к полуночи. - Спасибо, Ди… Мы.. Классно погуляли, - я улыбнулся ему, слезая с мотоцикла у своего подъезда. Тут меня и повело. Толи от обилия свежего воздуха, толи от переизбытка эмоций. Он тут же оказался рядом и обнял меня. - Тих-тих-тих, ты чего? - Надышался наверное. Он вынул ключи и проводил меня до лифта. - Доедешь, или мне подняться? Нет. Вот если я останусь с тобой в лифте, я не уверен, что доеду живым - Да, уже прошло… - Созвонимся, - он сжал мою ладонь своей. Она была теплой и ласковой. Ди Совместная мотопрогулка не способствовала попыткам смотреть на Энди более целомудренно. Почувствовать его руки у себя на груди, ощутить, как он прижимается всем телом – это такой кайф! И скорость, скорость… И за рокотом движка, я отчетливо слышал его ровное дыхание и немного учащенное биение его сердца. Когда Москва осталась позади, была у меня мысль притормозить. Я только представил – лес, ночь, он и я… Но под каким предлогом? Пописать отойти? Нет, глупо это как-то. И я не притормозил, а развернулся и взял курс к дому. А потом всю ночь вспоминал прикосновения его рук, стимулируя эти воспоминания своей рукой. Господи! Как же я хочу его трахнуть! Том. В середине октября это было. Я подумывал, как бы свалить с последней пары, чтоб смотаться с Германом до человека за винилом, был у него один Маньяк-Меломан Король Контрабанды. Была пятница, и, как водится, хотелось разделаться со всем этим побыстрее, и всю ночь торчать во дворе. Из Краснодара приехал Пельмень, и, вероятно, приныкал где-то скирду травы, потому, что мы курили так, что крыло весь район. Вечерами было уже холодно и меня все чаще одолевало желание сунуть руки Димке под куртку и прижаться к нему, чтобы он меня согрел… В целом это и было содержанием моих мыслей, и английская литература девятнадцатого века меня интересовала мало. Мы договорились, что Герман заедет ко мне в два - от института ближе - ну и мы уже вместе поедем к его маньяку. Выйдя из аудитории, я заметил, что желание покинуть эти стены, одолевает не меня одного, половина группы приняла тоже решение. Я задержался в раздевалке, встретил знакомого с пятого курса, и когда вышел, Герман меня уже ждал на лестнице. В дверях толкались девчонки и о чем-то со смехом шептались. Я протиснулся между двумя солидными бюстами и, наконец, оказался на воле. И сердце забилось часто-часто. Рядом с Германом, сверкая тридцатью двумя зубами, Седов улыбался нашей старосте Смирновой и говорил ей что-то такое, отчего та сначала вспыхнула, потом засмеялась и тут же поспешила уйти, в откровенном смущении. Какой же он красивый! Я не сомневался, что эти перешептывания у дверей имели своей причиной появление этого кобеля. Это же самый смак! Не местный! Молодой! Здоровый! Самец! Мне почему-то стало дико смешно. Для Германа, я готов был сделать все, что угодно, только за то, что он его привез. Мы поздоровались, а потом, всю дорогу я украдкой любовался им. Казалось бы, чего бы мне не взревновать? Но я поймал себя на мысли, что меня, вопреки всему, охватывает… гордость? Да, гордость. За него. Вот за такого безбашенного ёбаря-террориста. Гордость за то, что он может любую из них. И, как ни странно, именно эта гордость позволяла мне думать, что он мой. Мой настолько, насколько это возможно. Без перехода граней. Но мой. И потом, если бы он не изменял Маринке, я бы, чего доброго, подумал, что он правда к ней привязан. Конечно, это не мое дело, но я к этому не готов… И опять он светился, светился, как солнце, и опять от него шло тепло. Он шутил, смеялся, незлобливо кого-то подъебывал, у Гены – того самого маньяка – развил с ним дискуссию о тяжелом металле, новой волне и Альфреде Шнитке. Честно – я охуел. Нет, конечно, я никогда не считал его человеком без интересов, но я не подозревал насколько широк их диапазон. Мы покурили на кухне то, что привезли с собой, попили чаю, забрали пластинки и поехали на район. Помню, я домой еще забежал, а потом снова холодная ночь на улице, сладкий запах прелой листвы и сумасшедшие крупные звезды. Ди Мое хроническое недосыпание приблизительно раз в году выстреливало. На сей раз я проспал на работу. Проснулся в одиннадцать, голова как ведро, и, главное, ведь не пили на кануне. Пора отдохнуть. Достал записную книжку, набрал обоим начальникам и главврачу местной поликлиники. Семеныч еще с отцом дружил. Договорился за больничный и пошел в душ. И тут меня просто накрыло – хочу видеть Тома. Просто не могу как хочу. Он до вечера в институте. Чем бы себя занять? Я зашел к перманентно тунеядствующему Пельменю, насыпал у него полный карман, ну, ясно, дунули маленько, и я отправился нарезать круги у дома Энди. И надо же – встретил Германа, который, оказывается, собирался за ним заехать и куда-то они там должны были двинуть. Я рот открыть не успел, как он предложил мне поехать с ними. Девки из Инъяза сломали об меня глаза, я это позвоночником чувствовал. А я ждал Тома, как … Я не знаю с чем это сравнить. У меня будто асфальт под ногами горел. Чтобы тупо не пялиться на дверь, я отпустил пару шуточек, проходящим мимо самкам. Одна так была ничего, только, видно мозгами еще не созрела, отличница, небось, какая-нибудь. Захихикала и убежала. И я снова повернулся к двери, еще чуть-чуть и я бы пошел его искать. Но тут он явился сам. Больше чем уверен, что толпа девиц на его пути, специально сдвинулась поплотнее. А что тут удивительного? Как его можно не хотеть? Последнее время у него глаза так блестят. Или это он только на меня так смотрит? Мне это льстило. Его теплая рука в моей ладони, тонкий запах какого-то импортного парфюма. Он не просто красивый, он всегда был холеным, как французский аристократ. И мне хотелось в этом убедиться доподлинно. Прикасаться к нему… Везде… Ох, как у меня подскочило от этой мысли. Вообще, последнее время подскакивало чаще, чем обычно. Именно поэтому я вернулся к традиции ебать все, что нравится. Во-первых, это никогда не было для меня проблемой, и я считал, что для разнообразия напряжение можно снимать не только собственными силами. Во-вторых, меня успокаивало то обстоятельство, что я могу быть с женщиной. Перспектива переключиться совсем на мужиков пугала. И, тем не менее, то, что я чувствовал с этими случайными девчонками, не шло ни в какое сравнение с тем, что я ощущал, будучи рядом с ним, думая о нем. Да, была еще третья причина моего обострившегося кобелизма. Я никогда, ну, или почти никогда, не хвастался своими сексуальными завоеваниями. Для начала потому, что они были очевидны, и не имело смысла их озвучивать, потом еще и потому, что у меня была постоянная баба и такая реклама при этих обстоятельствах вовсе ни к чему. Был грешен в юности, но это быстро закончилось. А еще сам смысл рассказов о своих завоеваниях такого рода, сводится к формулировке «победа над женщиной». И это со временем стало самым весомым аргументом в пользу «не пиздить». Победа над женщиной подразумевает борьбу с женщиной, а настоящая борьба возможна только между равными. Честно – я не встречал равных женщин. Не в физиологическом смысле, естественно. Хотя, нет. Была у меня одна знакомая.. Но потом об этом. Так вот, победа над женщиной, казалась мне чем-то унизительным. Я и не считал это победой то никогда по настоящему. Так, получение взаимного удовольствия. Но вот сейчас, мне действительно хотелось завоевать. Завоевать мужчину. Равного со мной. Он уступал мне в физической силе, но его красота имела надо мной мистическую власть. И эта стена невозможности только разжигала во мне желание ее перепрыгнуть. Это было то, что нужно. Это было штурмом крепости. Крепости, сложенной из камней предрассудков, запретов и табу. И я чувствовал в себе силы разрушить ее. И мое подсознание толкало меня на безрассудные поступки. И все свои безрассудства я посвящал ему. Это было совершенно нелогично, но, тем не менее, теперь это действительно были победы. Потому, что их видел он. Ну, то есть, не буквально и не все видел, но того что видел, было достаточно, чтобы он понял – здесь умеют брать города. Нелогичность и реальность происходящего вскрывали мозг, но мне, то, что я делал, казалось вполне естественным. Ему, кажется, тоже. Когда я пристраивался к очередной девке, я не мог удержаться, чтобы время от времени не смотреть на него. И каждый раз я натыкался на его взгляд. Он смотрел как-то хулигански весело, едва не улыбаясь, и, в то же время, немного смущенно. И будто ждал чего-то. Или чего-то просил… Будто благословлял меня своим ангельским взглядом на самый паскудный разврат. И если ему доводилось присутствовать поблизости, после того, как я доводил свою подружку до постели, увидев меня, он буквально обливал меня своим взглядом, и я невольно вздрагивал, чувствуя тепло и будто ощущая кожей трепет его длинных ресниц. Потом он опускал глаза, его щеки розовели, а уголки губ едва трогала улыбка. Он принимал мои победы как свои. Странно. Очень странно все это было. Но крепость должна была пасть под напором достойной армии. Эдакий эксгибиционизм опять – я хотел показать ему, скольких я могу, а потом признать, что они все не стоят одного его взгляда в мою сторону. Показать, как бы я мог играть с ним, если б он захотел. Драть как шлюху и преклоняться как перед Богом. Но только после того, как я буду уверен на двести процентов, что он сам этого хочет. Том Хрустальная осень сменила золотую. После ноябрьских я простудился, (а не надо было пить холодную водку при минус четырех на улице), и взял больничный. Правда, хватило меня только на три дня. Первый день я провалялся в постели за просмотром каких-то голливудских комедий. Не смешно ни фига. На второй день я попытался заниматься, но и это не сработало. Я не мог сосредоточиться. На третий день меня начало просто ломать. А на четвертый я не выдержал и пошел выписываться. Надо ли говорить, чем, вернее, кем, были заняты все мои мысли. Он звонил пару раз, интересовался моим самочувствием. Пока мы разговаривали, я забывал о температуре и боли в горле, а, положив трубку, обнаруживал себя в одиночестве в собственной комнате больным и несчастным. Видимо так действовала осень. Депрессия или черт его знает что еще. Я намеревался поехать в институт уже на следующий день. Мне было необходимо с кем-то общаться, кроме него, чтобы просто с ума не сойти. Я возвращался домой из поликлиники, и вдруг услышал, как кто-то зовет меня по имени. Я обернулся. Орали из распахнутого окна на четвертом этаже соседнего дома. Орал Леха. Увидев, что я иду в его сторону, он заткнулся ненадолго, а когда я уже был у подъезда, махнул рукой. - Заходи! Я поднялся к нему, и он тут же меня озадачил. - Том, у тебя сейчас какие планы? - Да не знаю, - рассеяно ответил я, - вроде никаких… - Том, слушай, сделай доброе дело… Дальше я слушал не издав ни звука. - У Маринки.. Ну у Димкиной Маринки… Сегодня День Рождения… Она к нему на работу должна приехать, и куда-то он ее гуляет… Но этот мудак забыл подарок дома. Я сейчас заходил к нему домой. Забрал. Вернулся, а у меня сестра из школы пришла со сломанной рукой, сейчас в травму ее везти. Можешь Седову эту штуку отвезти? Конечно я ответил «да». - Только я не знаю где это… - Я тебе сейчас все напишу и даже нарисую. Том, блин, от души. А то обещал же… А то там такой пиздец будет.. Леха ушел на кухню и затерялся в поисках ручки. Я слышал как бьется мое сердце. Он, наверное, удивится… Мне кажется, я улыбался… Леха вернулся с ручкой и листком из блокнота. - … вот, сразу за магазином направо… дом пятнадцать… Я положил в карман листок с адресом и нехитрой схемой, и Леха вручил мне небольшую коробочку из черного бархата. Однако… Мы попрощались. В лифте я подавил искушение открыть и посмотреть. Я мог только догадываться, что это нечто ювелирное. Меня поражала в Димке эта природная, врожденная какая-то способность красиво ухаживать. Я видел, как он относится к Маринке, неоднократно замечал, как он старается сделать для нее что-нибудь приятное. И это при том, что во всю от нее гуляет. Человек-парадокс. Я обожаю тебя за это, Ди… В автобусе, в котором было не по времени много народу, я не стал вынимать коробочку из внутреннего кармана, и любопытство так и жгло меня всю дорогу. Я вышел на остановке «Школа» прошел вперед по ходу движения пятьдесят метров и свернул за продуктовый магазин. Школа типа «Пентагон». Ну, по крайней мене, я точно знаю, где здесь спортзал. Какая-та женщина у входа, наверное преподавательница, спросила меня, что я здесь делаю. Я ответил, что к Седову. - У него урок, - сказала женщина, поправляя очки и внимательно меня разглядывая. - Я подожду… Я поднялся на второй этаж, прошел по длинному коридору и остановился у дверей, услышав знакомый насмешливый голос. - Золотарева, будешь и дальше так заниматься, у тебя ноги расти перестанут! Юный заливистый смех. Я подошел ближе. Золотарева была блондинкой восьмиклассницей, ноги составляли две трети длины ее тела. Я прикрыл рот ладонью, чтобы не заржать в голос. - Панин! Не давай ему мяч! Недавно только стекла меняли! - Дмитрий Вячеславович! – высокий, но очень требовательный, почти еще детский голос. - Что тебе, Люкманова? В «Трудовые резервы» рвешься? - Ну, подстрахуйте, блин! Я облокотился о дверной косяк плечом и заглянул в зал. Мальчишки играли в волейбол в дальней части зала. Девчонки занимались кто чем. Вероятно, урок скоро кончится. Невысокая коротко стриженая девчушка стояла, уперев руки в боки, и смотрела на своего учителя физкультуры в упор. Димка поднялся с низкой лавочки и вместе с девочкой направился к шведской стенке. Он поднял ее на руки, легко, как перышко, и девочка ухватилась за верхнюю выпирающую вперед планку. Димка стоял рядом, готовый в любую секунду поймать ее, если она сорвется. Одноклассники отважной Люкмановой подтянулись к месту действия и хором считали, сколько раз она подтянется. Вышло двенадцать. После этого некоторые мальчишки попробовали повторить. Самый выносливый выдал семь. - Гурьянов, иди лучше английский учи, не нашел ты себя в спорте. Не расстраивай меня как педагога. В этих его колких шуточках не было ни капли злого сарказма. Он искренне вел себя как их сверстник, и, в то же время, контролировал ситуацию. Было видно – дети его любят. И я заметил, что некоторые девочки смотрят на него уже даже и с не детской любовью. Не рановато ли? Я усмехнулся про себя. Кобель, он везде кобель… Прозвенел звонок, и два десятка голосов одновременно что-то загалдели, а их юные обладатели направились к дверям. Тогда, он, наконец, меня заметил. И снова засиял ярче. Он подошел ко мне и сжал мою руку. - Ты что тут делаешь? Его удивление и вот эта детская радость при виде меня, очень мне льстили. Мне было приятно, что и правда удалось его удивить. И удалось увидеть его другим. Я же всегда его видел только в минуты совместного распиздяйства. А сейчас увидел, каким он может быть заботливым, ответственным и внимательным с чужими детьми. Было видно, как он гордится достижениями своей ученицы. Это что-то совсем новое для меня. - Леха не смог приехать. У него сестра руку сломала, он меня попросил. - От же ж, блять! Как сломала? – тихо сказал он. - Не знаю, в школе будто бы… И мы встретились глазами. Я готов вечно на него смотреть. Мне кажется, прошло не меньше минуты, прежде чем я вынул на свет черную коробочку. - Спасибо, Том…Слушай, а можно тебя еще попросить кое о чем? Он как-то лукаво улыбнулся. Интересно о чем это? Интересно, ему известно о том, что если бы он попросил меня сделать ему минет, я бы выполнил эту просьбу не задумываясь? - Да…- ответил я. Ну, давай, попроси.. Попроси меня о чем-нибудь непристойном…А еще лучше – потребуй… Потребуй от меня абсолютной покорности, полного подчинения. Все, чего бы ты ни потребовал, уже принадлежит тебе. Тебе остается только взять… Взять… - Пойдем, - он потянул меня за руку, приглашая идти за ним. В тренерской он открыл коробочку и извлек из нее серебряную цепочку с кулоном в виде капли. - Сними куртку…- он снова лукаво улыбнулся. Я на автомате, ничего не соображая, снял куртку и бросил ее на диван. - Иди, сюда… - он присел на край стола, и я послушно подошел. Димка расстегнул замочек на цепочке и, прежде чем я успел опомниться, его руки обвили мою шею и нырнули под волосы. Он вслепую боролся с маленьким замком, а я едва сдерживал дрожь от его прикосновений. Я слышал его дыхание непривычно отчетливо, даже будто оно было громче, чем всегда. Наконец, замочек щелкнул, и Димка расстегнул верхнюю пуговицу моей рубашки. Потом взял меня за плечи, немного отстранился, не сводя глаз с кулона, и коснулся аметистовой капли. Едва слышный короткий вздох сорвался с его губ. - Зачем? – тихо спросил я, наслаждаясь каждым мгновением. - Маринка смуглая и волосы темные, хочу прикинуть, как ей будет, - улыбнулся он. Я слышал его слова будто издалека, сквозь ветер его дыхания. И снова его пальцы касаются шеи, и мне неистово хочется прижаться щекой к его ладони, хочется, чтобы он зарылся в волосы на затылке и…Я чувствовал какую-то животную необходимость откинуть голову и подставить ему горло, было четкое ощущение, что у меня светится адамово яблоко, там будто что-то таяло, сдавалось. Нет, я ничего тогда не курил. Я хочу подставить ему горло, я хочу пить его дыхание за секунду до оргазма. Я помню, как он дышит… Расстегнутая цепочка скользнула по моей шее и обязательно упала бы, если бы он не успел перехватить, прижав ладонь к моей груди. - Ой.. Извини… Тогда я понял, что надо открыть глаза. Меня так перло от его рук, что я закрыл глаза?! Так оно и было. Он убрал серебро в коробочку. - А тебе идет… Он очень странно смотрел на меня, как раз на адамово яблоко, потом сглотнул, облизал губы и посмотрел в глаза. Ну что ты смотришь? Давай! Ты же видишь, я не могу сам! Да, я боюсь… Да, мне не хватает смелости… Но ведь ты сильнее… Давай же… Вот он я весь.. Чем бы это кончилось? – уже в который раз за последние несколько месяцев задумывался я, - Если бы не вошла Маринка. Димке потребовалась секунда, чтобы, будто помутившийся как от недосыпания, взгляд снова стал веселым и нагловатым. Он подхватил из вазы на столе огромный букет алых и белых роз и протянул ей. Поцеловал в щеку, шепнул: «С Днем Рождения» и вручил коробочку. Через минуту на шее Маринки висела цепочка, а сама Маринка висела на Димкиной шее и осыпала его поцелуями. С этого момента я чувствовал себя лишним, но я готов был принести эту жертву, ради того, чтобы неделями вспоминать то, что было за минуту до ее появления. Мы вместе спустились вниз. Маринка держала его под руку, а я шел рядом. Бля, как свидетель на свадьбе… Она ж еще с букетом… В раздевалке косяками ходили старшеклассники, собирающиеся домой. Не соврать, половина из них не сводила с нас глаз. - Хочу юбку, как у нее…- услышал я, проходя мимо двух девчонок, остановившихся в коридоре.. - Ой, какой красавчик…- услышал я за спиной… - Наверное ее брат.. - А у ВДВ вкус хороший… - это уже мальчишеский голос. - Ничего особенного, - капризный девчачий ответ… Потом я узнал, что ВДВ это его местное прозвище, потому, что физкультурный зал – Ведомство Дмитрия Вячеславовича. В школьном дворе стояла «Волга» Димкиного приятеля таксиста. Они подбросили меня до шоссе, и приятель-таксист увез их куда-то в направлении Речного Вокзала. По дороге я попал под дождь. Идти было всего ничего, но я промок и замерз как сволочь. Дома я забрался в горячую ванну и сидел там часа два, иногда ловя себя на том, что мысли полностью отключаются, нет этих привычных слов обращенных к самому себе, звучащих где-то в глубинах сознания каждую секунду. Было только ощущение. Ощущение не случившегося счастья, упущенного шанса, горько-сладкое ощущение. Я рано лег в тот вечер и, лежа в постели, думал о том, что могло бы быть, если бы у меня хватило смелости. А потом, эти мысли трансформировались и ушли куда-то в другую реальность. Туда, где это счастье было возможно, где этот шанс уже был использован. И там, в той реальности, я приехал к нему точно так же как в этот раз, но только я приехал не к другу. Я приехал к своему парню, к своему любовнику. И мы долго целовались в тренерской, заперев дверь. Он сидел на краешке стола. А потом, точно так же, надел на меня цепочку, только это был подарок мне. Так же расстегнул рубашку, только не одну пуговицу, а совсем, стянул ее с плеч, и остановил взгляд на моей шее. Осторожно коснулся пальцами прохладного серебра, самыми кончиками прошелся по плечам, нежно очертил сосок, и я задохнулся от пронзительного наслаждения и такого же пронзительного желания доставить ему удовольствие, отдаться ему. И я шепчу ему на ухо: - Спасибо…- и благодарно целую в губы, а его руки окончательно избавляют меня от рубашки. И он смотрит на меня с восхищением и жадностью, с безумной жаждой обладания, сдерживаемой только хищной потребностью играть со своей жертвой. И тогда я стыдливо опускаю глаза и бесстыдно шепчу: - Как я могу отблагодарить тебя? Он улыбается, с таким демоническим прищуром, и отвечает: - Ты знаешь, детка.. Да. Я знаю. Он расстегивает и слегка приспускает мои джинсы. Белья я не ношу. Оно мне просто не нужно. Ему может приспичить пощупать меня где и когда угодно, и я хочу максимально облегчить ему эту задачу. Его ладонь скользит по моему члену, но не освобождает его совсем. Это так мучительно сладко. Потом он снимает свою футболку. Боже, какой же он красивый! И татуировка ВДВ на левом плече. На его каменном левом плече. Это мой фетиш просто. У меня встает, только когда я вспоминаю темно синие контуры на золотистой от загара коже. Я прикасаюсь к ней кончиками пальцев, и он вздрагивает. - У десантников это тоже эрогенная зона? – я улыбаюсь и трусь щекой о его плечо, а потом целую, а он с силой сжимает мои ягодицы и привлекает ближе. Блядь! У него же сейчас джинсы в ширинке лопнут! - Чувствуешь? – шепчет он, - Чувствуешь, как он хочет тебя?.. Теперь он расстегивает свои джинсы и, взяв за запястье, направляет мою руку туда. Он тоже не носит белья. Оно ему не нужно. Ему может приспичить трахнуть меня где и когда угодно, и он максимально облегчает себе эту задачу. Мое дыхание безнадежно срывается на стон, когда я трогаю его. Он шумно глубоко дышит, потом на секунду отстраняется и освобождает его до самого основания вместе с яйцами, пару раз проводит ладонью по всей длине, не сводя с меня глаз. - Давай, приласкай его.. Сначала рукой. Нежно. Едва касаясь. Потом сжав ощутимее. Он тихо стонет, скользя взглядом по моему телу, и выдыхает: - У тебя течет, Том… Я смотрю вниз и вижу прозрачную каплю желания на самой головке. Не первую. Я уже мокрый. - Да…- это «да» тонет в поцелуе. Да. У меня течет. Течет когда я думаю о нем, когда он рядом со мной, когда я просто смотрю на него, когда он на меня смотрит, течет, когда он прикасается, целует, трахает. У меня постоянно течет. Он жадно целует. Его рука зарывается в волосы на затылке и тянет вниз, несколько настойчивее, чем когда он хочет, чтобы я подставил ему шею, и я безропотно подчиняюсь этому движению. Он не может удержаться и целует меня в изгиб шеи, а потом просто ставит на колени. И я беру у него в рот. Насколько возможно глубоко, но он такой большой… Он ласкает мои волосы и направляет меня. Я поднимаю глаза и вижу его лицо, на нем читается наслаждение и упрямая агрессивность самца. Он вгоняет мне в горло. И я принимаю, потому, что единственное чего я хочу, что я могу – это ублажать его и принадлежать ему. Я вынужден выпускать его, просто чтобы не задохнуться, и тогда я вылизываю его яйца, щекочу языком головку и снова забираю. И вот он выгибается и с тихим протяжным стоном кончает мне в рот… Или так: Он надевает мне цепочку, когда я стою перед зеркалом… Откуда в тренерской зеркало в полный рост в старинной раме? Я не знаю. Может это уже и не тренерская? Не важно. Важно то, что я стою перед зеркалом. На мне светлая футболка с широким вырезом. Он подходит сзади и обнимает меня за талию, и я откидываю голову, и он целует меня в шею, а потом просит закрыть глаза. Я послушно закрываю, едва сдерживаясь, чтобы не подсмотреть. - Не подсматривай.. Я улыбаюсь… Что-то прохладное касается кожи.. Его теплые руки… - Можешь посмотреть… Я открываю глаза, трогаю гладкий струящийся по ключицам металл. - Мне идет… Спасибо.. - Ты сам сокровище… А давай посмотрим вот так…- и он через голову стаскивает с меня футболку и прижимается голой грудью к моей спине, откидывает волосы на правое плечо и целует в шею. Я чувствую и вижу в зеркальном отражении, как его руки скользят по моей груди. Я откидываю голову и удобно устраиваюсь затылком на его плече. Я начинаю скулить и извиваться, когда он расстегивает мои джинсы. Спускает их на бедра, и я вижу собственное возбуждение. Он не прекращает меня целовать, пока освобождает себя, и упирается горячим стволом между ягодиц. Как тогда… в августе… только теперь ему ничто не мешает. Он трется об меня сзади и неистово ласкает спереди. Я весь горю. Я хочу, чтобы он вошел. И я подставляю ему задницу, вцепившись в зеркальную раму, выгнув спину. - Ох… - он коротко стонет и шепчет мне на ухо что-то неопределенное, непристойное и очень возбуждающее. Его пальцы, едва касаясь, ласкают промежность, разжигая желание до ядерных температур. А потом он толкается в меня. Я не знаю… наверное это больно…но, мне кажется, что наслаждения в этом больше.. Я никогда этого не делал, но знал, как-то подсознательно что ли, что это нереально хорошо… Его руки с силой удерживают мои бедра, и он вбивается в меня с неистовой страстью. Я вижу его отражение. Он тяжело дышит, он смотрит на меня, он двигается во мне. Его лицо… Он будто в трансе. Он трахает меня короткими быстрыми толчками, и я уже не скулю, я уже почти кричу под ним. А потом мне становится слишком хорошо, чтобы давать названия своим ощущениям. Я только понимаю, что взрываюсь, растворяюсь и сливаюсь с ним, таким сильным и вместе с этим таким слабым в момент оргазма… И я слышу его стоны.. Я проснулся от собственного вскрика. Я был один в своей комнате. Было темно. Неверный лунный свет падал на письменный стол. В большой комнате тихо и привычно стучали часы. Слава Богу, я никого не разбудил. А почему я кричал во сне? А чего я вообще проснулся среди ночи? Я сел в постели, поправил одеяло на бедрах и вдруг почувствовал вязкую влагу. И, в то же время, даже не ощутил, а осознал блаженную легкость ниже пояса. Я включил ночник. Вместе со вспыхнувшим светом, в моей памяти вспыхнуло воспоминание о только что виденном сне. Откидывая одеяло, я уже знал, что увижу. Мои фантазии превратились в сон, и этот сон был достаточно хорош, чтобы двадцатилетний парень, сменивший три десятка баб, кончил в постель. Ди Этот день мог бы стать одним из лучших в те времена, если бы меня не душило чувство вины. Сначала я проснулся на автопилоте. Это значит, снова не доспал. По дороге на работу вкурил что такое реальность и только в школе вспомнил, что должна приехать Маринка, что у нее День Рождения, что я оставил подарок дома и что недавно я получил пиздюлей за очередной загул. Последние два факта в своем сочетании грозили катастрофой. Я позвонил Лехе и попросил зайти ко мне, пока мать после ночи не легла спать, а потом заехать завезти. После чего окончательно проснулся и погрузился в педагогический процесс. Я гадал, кто доедет до меня раньше – Леха или Маринка. Логически, оно конечно Леха. И на подъем он легче и марафет наводить ему не надо. И, тем не менее, я ошибся. В конце седьмого урока в дверях зала нарисовалась изящная фигура мальчика с длинными волосами. Честно – в первую секунду я подумал, что меня уже просто глючит. Учитывая, что девяносто процентов времени в бодрствующем состоянии я думал о нем, это было вполне вероятно. Но, к счастью, это было реальностью. Когда он рядом, у меня будто второе дыхание открывается. Меня так к нему тянет.. Ну, конечно же, он привез подарок, если бы не причина, по которой Леха не смог приехать, все было бы вообще шоколадно. Но в тот момент я был счастлив тотальным счастьем эгоиста. Мои девчонки с интересом и восхищением разглядывали его, а он и не замечал этого. И я перестал замечать. Все, кроме него. Я забрал коробочку и тут внезапно подумал – как красиво эта штука смотрелась бы на нем. Я не мог удержаться от искушения. Мы ушли в тренерскую, и я надел на него цепочку. За ради пущей созерцательности он даже согласился снять куртку и позволил мне расстегнуть верхнюю пуговицу на рубашке. Детка, какой же ты красивый… И как же тебе идет… Просто адское было искушение поцеловать его в шею. Такая нежная… Гибкая… Вот сюда… Чуть выше сбегающего по ключице серебряного ручейка.. Я не сразу понял, что мои руки совершенно непристойно скользят по его коже, но мне так хотелось продолжать. И, главное, он не возражал. Однако, кто-то из нас должен был опомниться. Я подозревал, что это должен быть я. Я опомнился за минуту до того, как вошла Маринка. И с этого момента меня преследовало чувство вины. Мне казалось патологически неправильным то, что я должен ехать с Маринкой в ресторан, высадив его на шоссе на остановке. Как только мы развернулись в северном направлении, ливанул холодный дождь. Черт.. И он там один сейчас… Весь вечер я улыбался, кивал и поддерживал диалог, но мысли мои были далеко. Мальчик… Мой нежный мальчик.. Я так хочу быть с тобой… Уже в двенадцатом часу я проводил Маринку и пошел домой. Редкостное везение – у нее были месячные, и меня милостиво отпустили на все четыре стороны. Я пошел той стороной, что была ближе к Тому. В его комнате не горел свет. Я сел на качели во дворе и закурил. Стопудово на улице был уже минус. Подмораживало. Мне нравится эта сухая предзимняя свежесть. Дым клубами поднимался к небу, а я, лениво раскачиваясь, смотрел на темное окно на одиннадцатом этаже и думал о том, что вот там, на высоте нескольких метров, за стеклом и бетоном в теплой постели лежит мальчик, красивый, как ангел и смотрит сны… Интересно, что снится ангелам? Наверное, что-нибудь романтическое… Сна не было ни в одном глазу. Придя домой, я сразу забрался в душ и с полчаса мануально обрабатывал информацию, поступающую из отдела мозга, отвечающего за воображение. |