IV

Ди

Утро настало как-то немилосердно резко. Я долго лежал в постели, ворочаясь и пытаясь спрятаться от назойливых солнечных лучей, прокручивая в памяти события вчерашнего вечера.

До Тома доебались два каких- то козла… Я провожал его домой … И этот странный порыв, когда мы уже прощались… Его смущение… Он наверное скоро проснется и тоже начнет за это гонять… Должно быть это противно, испытать на себе такое… Блядь, уроды…

Я поймал себя на мысли, что теперь буду просто бояться к нему подойти, чтобы случайно не напомнить…

А почему я должен напоминать? Я же не пытался ничего такого … И не думал… И не хотел… И не хочу… Просто не могу хотеть…С чего мне хотеть?

А что ты тогда на него вчера весь день и всю ночь пялился? Почему сейчас ты не можешь думать ни о чем и ни о ком другом?

Нет, ну ситуация конечно нестандартная, но…

Что, «но»?

У меня что – раздвоение личности?

Вероятно, отчасти это утверждение было истинно.

Я чувствовал, как во мне растет что-то качественно новое.

Просыпается что-то небывалое раньше. Становится все больше.

И именно поэтому я трахаюсь как бизон и не могу насытиться.

ЭТОМУ мало просто секса. ЕМУ хочется чего-то большего. И ОНО мечется в поисках объекта, для этого БОЛЬШЕГО, и не находит его…

Не находит, но чувствует, что ОН рядом. И мой внутренний - дикий, невиданный, новый - Зверь, хочет какой-то нездешней, нереальной, аморальной и несбыточной ласки.

Я потянулся и стащил одеяло. Утренний стояк обнаружил себя незамедлительно.

Последнее время и эта деталь моего утреннего моциона приобрела новое качество.

Раньше стоило отлить, и весь мой зенитно-ракетный комплекс успокаивался. Теперь же этого не происходило, и приподнятое настроение держалось несколько часов.

Я вспомнил то, что было накануне. Этот случай в ванной. Вспомнил до мельчайших подробностей, так ясно, что, казалось, я снова чувствую, как его потрясающие, охуительные шелковые волосы скользят по моему плечу. И от этого перехватывает дыхание…

Ты что, охуел? Он же мальчик…

Да. Мальчик.

Именно это слово произвело на меня очень сильное и недвусмысленное впечатление.

Он среагировал незамедлительно – дернулся и просто прилип к животу.

Мальчик…

Мальчик… Я хочу мальчика…

Нет. Это все блажь. Это пройдет. Это, наверное, потому, что они с Маринкой похожи…

И еще потому, что…

…Зверя нельзя обмануть. Он тихо довольно рычал, когда я, в тысячный раз, представлял себе, как отвел бы Энди в эту таинственную родительскую спальню…

…Помог раздеться … Опустил бы его на постель…Я мог бы «случайно» коснуться губами его волос…А он… Он мог бы…

Подумать, что ты извращенец?

Нет. Он мог бы «случайно» обнять меня за шею и потянуть к себе…

Я представил его обнаженным, льнущим ко мне, и Зверь зарычал громче, потянулся и выпустил когти от удовольствия.

Он, наверное, классно целуется…

Так. Всё! Хорош!

Я резко поднялся с кровати и тут же повис на перекладине, на которой имел обыкновение подтягиваться по утрам, и выдал пятьдесят раз за один подход, не утруждая себя надеванием штанов.

Тотальное напряжение мышц сделало свое дело – Зверь оскорбленно умолк, и залег в берлогу.

Весь день я выдумывал себе различные занятия, только бы не сидеть на месте, не вспоминать, не думать.

Но вечером рука сама потянулась к телефонной трубке.

Слава Богу, что к ней…

Долгие гудки… Долго…

- Алло…

Его голос…

У меня в горле пересохло.

- Том…

Пауза. Просто бесконечная тишина.

- Ди…

Выдох…

- Как ты?

Я слышу его вдох и только тогда вдыхаю сам.

- В порядке. В гараже весь день с отцом провозились…

Так спокойно становится…

Вздох...

- Хорошо… Тебя вчера …Все в порядке? В смысле…может тебе к доктору?..

- Да нет, все хорошо, только ссадина…

- Уроды…

- Да брось, я уже забыл. Но… если бы не ты … Это я буду помнить всегда…

Мне показалось, сердце перестало биться…

- Ерунда. Просто… я будто почувствовал, что что-то не так… Странное ощущение…

Правда странное… Это Зверь заставил меня поднять задницу и пойти за Томом ночью…

- Я…очень благодарен тебе…

Зверь снова заурчал…

- Разве могло быть иначе?

- Нет.

И опять тишина.

И его дыхание…

- Надо будет тебя потренировать на предмет спонтанного мордобития.

Он тихо засмеялся в трубку.

- Наверное, пора уже.

- Заметано.

- Договорились. Когда начнем?

Что начнем?

- Когда скажешь.

- Это будет греко-римская борьба?

Не плохо бы…

- По-моему, это лишнее для уличного боя…

И снова его тихий смех…

- Как скажешь.

- На неделе созвонимся?

- Как обычно. Спасибо, что… Ну, что тебе не все равно…

И что я должен ответить?

- Да, не все равно.

Молчание.

- Том?

- Да.

Все слова куда-то потерялись.

- Ди… - иногда ребята так называли меня, но только когда это произносил он, у меня перехватывало дыхание…

- Я… До связи тогда?

- Да. До связи.

Такой мягкий голос...

- Пока…

- Пока…

Блядь! Какого хуя! Я никогда в жизни до этого так не волновался!

А что, собственно, такого? Просто набрал приятелю, спросить как дела…

Ничего особенного… Всегда так было…

Я поймал себя на мысли, что не помню того времени, когда его не было рядом. Будто и, правда, он был рядом всегда. Хотя близко общались мы всего пару месяцев, я не представлял себе, как можно без него…То есть… как это вообще можно?

В общем, творилось что-то аномальное… А еще я растерялся как мальчишка…

Спустя минуту, меня перестала волновать моя растерянность. Волновало только одно – мне хотелось бесконечно в мельчайших подробностях вспоминать этот разговор. Даже не вспоминать, а воспроизводить его в памяти.

Я помнил каждое его слово, каждый вдох и каждый выдох, его молчание, когда он будто и не дышал.

Почему?

Я отчетливо слышал его смех…

У него улыбка такая красивая…Такие зубки…

Блядь! Да что со мной такое-то!

Внизу живота сладко заныло, когда я только подумал о его губах…

Я, кажется, схожу с ума…

И я действительно сходил с ума, начиная осознавать ЧТО именно ищет мой Зверь…

Том

С утра я подорвался ни свет, ни заря и пошел с отцом в гараж.

Вообще поход куда-либо с отцом для нас обоих был событием из ряда вон выходящим.

Когда я проявлял инициативу, это, как правило, происходило потому, что мне срочно нужно было себя занять, чем-то для себя непривычным. Например, лежанием под машиной с монтировкой. Такое случалось обычно перед сессией или когда моя очередная пассия входила в раж и трепала мне нервы. Не знаю, что думал на этот счет отец, но он никогда ни о чем не спрашивал, а просто загружал меня по полной, за что в такие моменты я был ему безмерно благодарен.

Все-таки, классные у меня предки, хотя мы и не всегда понимаем друг друга.

Если инициативу проявлял отец и чуть не силком тащил меня куда-нибудь с собой, я даже не пытался гадать, зачем это ему нужно. Ни одного более-менее правдоподобного объяснения этому феномену я найти не мог. Я, было думал, что у них с матерью что-то из рук вон не так, но что в этом случае может изменить наш совместный визит, скажем, к его другу подполковнику МВД? Или он пытается эпатировать публику демонстрацией сына неформала? Да бред какой-то!

В общем, в тот день мне нужно было именно это.

Гаражные сторожа смотрели на нас как на сумасшедших. Отец пролетариат не жаловал, а обслуживанием его «Волги», как правило, занимался кто-нибудь другой. Когда же это делал он сам или с моей помощью, у наблюдающего за этим пролетариата начинался когнитивный диссонанс и протекал в очень тяжелой форме. Мужики стояли в сторонке, пялились на нас во все глаза и о чем-то перешептывались.

Замечая это, отец едва заметно улыбался, но на выходе бутылку сторожу всегда ставил.

Одним словом, часов до пяти мы торчали в гараже.

Лежание под машиной имело еще одно достоинство – там я был в полном одиночестве, и было время подумать.

Вчерашний случай покоя конечно не давал.

Ну, это пиздец вообще! Меня пытались трахнуть!

Бррр…

Меня аж передернуло.

Но Димка…

Господи… Какой же он…

Я не мог найти слов, чтобы обозначить свое отношение к нему, не перейдя определенных границ.

Он… Он просто…

Это было так приятно – чувствовать себя под его защитой…

Ради этого, пожалуй, я готов пережить еще раз любую неприятность…

Он… Такой сильный… И… Ему не безразлично…

Что?

Я?

Я…

Почему?

Я не знаю… Но я чувствую это…

И от этого становится тепло внутри…И это тепло рождает свет… Теплый розоватый свет…Как заря… И он растекается по всему телу…

Блядь… И кажется концентрируется в определенных его частях…

Я был просто счастлив, что из под тачки торчат только мои кроссовки.

Уверен – такого стояка, возникшего в процессе завинчивания болтов, пролетарии отродясь ни у кого не видели.

И что с этим делать?

Ты гайки-то крути, крути…

Я и кручу.

Только думаю я не о болтах и гайках. Ну, по крайней мере, не о гайках точно…

Да и болт меня интересует только один…

Черт!

Хватит!

Слушай, по-моему тебе пора кого-нибудь трахнуть. Нет, я серьезно. Седов-то вон дерет все что движется…

А почему меня это волнует?

Может ты ревнуешь ?

Нет. Вот не ревную это точно. Я вообще никогда не умел ревновать… Может потому, что всегда знал, что я – вне конкуренции?

Боже, что я несу???

Срочно! Срочно кого-нибудь выебать!

Но одна мысль об этом почему-то вызывала отвращение. Даже большее, чем вчерашний инцидент в кустах.

Это безумие какое-то…

Я опять подумал о нем…И это коварное тепло снова заструилось по венам…

Отцовский голос буквально вырвал меня обратно в реальность.

- Ты там спишь?

- Нет, все. Я закончил.

Я вылез из под машины. Все тело затекло.

Дома после душа и ужина я ушел к себе и взялся листать самиздатовскую англоязычную копию «Хоббита», недавно безвозмездно подаренную мне одним толкинутым хиппи.

Ни о чем не хотелось думать.

Вернее хотелось. Очень хотелось. И это пугало.

Я запретил себе…

Я боялся зайти слишком далеко.

Долго не получалось сосредоточиться, но потом втянулся и стало безумно интересно, что там такое мутит этот старый колдун.

Я так увлекся, что не заметил как начало темнеть.

И тут раздался телефонный звонок.

И что-то дернулось в груди…

И замерло сердце…

Нет…Это наверное отцу…

Но что-то внутри простонало – нет…

Предки, по ходу, звонка не слышали.

Я долго стоял над трезвонящим аппаратом…

Не знаю что на меня нашло…

Потом все-таки протянул руку и снял трубку с рычага.

- Алло…

- Том…

Блядь! Его тихий немного хриплый голос… И по венам бежит огонь… Или холод… Я не знаю…

- Ди… - я выдохнул это, только потом осознав, как это должно быть прозвучало на другом конце провода.

- Как ты?

Я замираю.

- В порядке…

Я вздыхаю и слышу его вдох…

А дальше… Я вообще хуево понимал о чем он говорит… Я просто слушал голос и у меня начала кружится голова…

- Том… - мое имя в его исполнении звучит как-то особенно…

- Да…

Он молчит…

- Ди…

Я слышу, как у него перехватывает дыхание…

- Я… До связи тогда?

Положить трубку на рычаг было еще сложнее, чем поднять ее…

Противные короткие гудки…

И я касаюсь губами динамика, из которого только что звучал его голос…

Ди

С утра пораньше позвонил брат. Впереди было еще два выходных дня, и он пригласил меня в гости. Я двинул в Кунцево, с твердым намерением выпить, закусить, ну, может выебать кого-нибудь для разнообразия, и вернуться домой. Но ему не дано было осуществиться. К вечеру я так набрался, что при первой же возможности завалился спать.

Я, правда, закусил, как и собирался, и, по-моему, все-таки кого-то выебал.

Все воскресенье было потрачено на лечение больной головы, а подобное, как известно, следует лечить подобным.

Вечером изрядно под шоффе я вернулся таки домой.

Я с час просидел возле телефона, но так и не решился позвонить. К тому же, я досиделся до того, что было уже слишком поздно.

Трудовые будни накрыли конкретно.

Москва-Товарная вызывала аж три раза.

Доходы явно грозили грандиозной пьянкой на выходных.

Дома я только мылся, ночевал иногда, и завтракал.

Но даже в этом безумном ритме я постоянно думал о нем…

Какой же он красивый…

Эпитеты, которые я подбирал к его внешности, не отличались оригинальностью, но я не знал, как еще можно назвать нечто совершенное, кроме как совершенным, нечто красивое – иначе, чем красивым.

В этом дурдоме я так и не позвонил Тому на неделе и только в субботу утром просто подорвался к телефону.

Я сидел на диване с трубкой минут пятнадцать и, тупо глядя в стенку, слушал длинные гудки.

Куда он делся в субботу с утра?

И предки где?

Ну конечно! Только такой долбоеб как ты мог забыть, что людям нужна дача, чтобы иногда на нее выезжать…

Осознание того, что я не увижу его два дня, просто прибило.

Может, все-таки… в гости поехали… или…

Или.

Вечерняя попытка так же завершилась провалом.

Я рискнул позвонить ночью.

Пусть лучше на хуй пошлют, но я буду знать, что хоть завтра увижу его…

Стоит ли говорить, что результат был тем же.

Всю ночь снилась какая-то дрянь, я ворочался, вставал то попить, то пописать.

Потом стало неимоверно душно, я вылез из постели и, распахнув окно, просидел на подоконнике до рассвета, выкурив пачку целиком.

Под утро меня сморило, но в одиннадцать я проснулся и снова набрал номер.

Пустота-то какая…

Потом позвонил Леха, потом Маринка.

Мне никуда не хотелось идти, никого не хотелось видеть.

Я сказал, что мать меня к бабке засылает и, скорее всего, я останусь там на ночь.

Маринке моя версия убедительной не показалась, и дело запахло керосином, а вот Леху она вполне удовлетворила - мои отлучки по бабам для него тайной не были.

Сам виноват.

Не хуй было пить в прошлый раз.

Вечером я не выдержал и решил зайти.

Прошел дождь. Ветер был пропитан запахом яблоневых цветов и свежей травы.

Я прошел дворами и свернул к его дому.

У подъезда стояла черная «Волга».

Сердце почему-то забилось часто-часто.

Двери лифта распахнулись и, выйдя на лестничную площадку, я увидел Тома.

На пороге квартиры, обернувшись, замерла стройная женщина, которой я бы дал на вид не больше тридцати пяти лет. Это была его мать.

Я поздоровался. Она кивнула головой.

- Зайдете?

- Спасибо, я не надолго.

Я протянул руку Тому. Мне нужно было хоть пять минут, чтобы сказать ему…

А что я собираюсь ему сказать?

Эта мысль прибила к полу.

Действительно – что? Что на прошлых выходных я нажрался как свинья? То есть это будет выглядеть так… Ну, иногда мне приходится Маринке объяснять такие вещи…

Будто я… Хочу оправдаться перед ним… Но почему? Черт! Он же не баба моя!

Мать прикрыла дверь квартиры, и мы остались одни.

- Том, я… Я думал мы пересечемся на выходных… Вроде собирались…

- Я подумал, у тебя изменились планы.

Он произнес это как-то холодно.

- Нет, просто на неделе работы было много. Я не позвонил… Прости….

Бля! Вот это просто пиздец! Слова срывались с губ, будто, по мимо моей воли. Это я это говорю что ли? Я прошу прощения у парня, за то, что развлекался на прошлых выходных и не позвонил ему на буднях?

- Да, нормально все…

Он опустил голову.

- Нет. Не нормально.

Я позволил себе коснуться его подбородка и заставить посмотреть на меня.

Он поднял ресницы, и на несколько секунд я утратил способность говорить.

- Что ты себе придумал? – спросил я, справившись с собой.

- Ничего, - он снова попытался опустить голову, но я не позволил.

- Это из-за того случая, да?

Кровь прилила к его лицу.

Он опустил глаза и тихо сказал:

- А что, ничего не изменилось?

- Том…- выдох, - Ты с ума сошел? Господи, ну я так и думал… - в отчаянии я хлопнул себя ладонью по бедру. – Том, ну что ты говоришь… Это…Это просто… Это с каждым может случиться…

- Дим, вот что ты несешь? У тебя много знакомых парней, которых хотели изнасиловать?

- Том, для меня не имеет никакого значения, что там думают или хотят какие-то уроды. Главное, что с тобой все в порядке.

- Благодаря тебе.

- Тебя это смущает? – я начинал злиться.

Ну что ж ты со мной делаешь!

- Да. Я должен был справиться сам.

- Том, я не понимаю, ты не доволен результатом моего вмешательства? Что случилось? Мы же разговаривали после этого, все было хорошо.

- Ты не позвонил и я… я подумал, ты…

- Что?

Он промолчал.

- Боже мой, Том, чем я дал тебе повод так подумать? Тем что не позвонил что ли?

Прости меня.

И тут, сам не знаю, как это получилось, я опустился перед ним на колени.

- Ди, ты что? – его длинные ресницы распахнулись, - Встань сейчас же!

Он отступил на шаг, будто боясь, что я вцеплюсь в него.

Оставалось только обратить собственное безумие в шутку. Я склонил голову набок и улыбнулся:

- Не встану, пока не простишь.

- Дим, ты взрослый мужик и сам знаешь что тебе делать. Мне не за что тебя прощать.

- Есть. Не встану.

Он возвел глаза к потолку.

- Тогда я повернусь и уйду.

- Валяй, - улыбаясь, отозвался я.

Он сделал пару шагов к двери и обернулся.

- А ты что будешь делать?

- Стоять тут.

Я улыбался. Я играл как мальчишка. Мне начинало это нравиться. Если нельзя справиться со своими более чем странными желаниями, то можно попробовать как-то их сублимировать. Такая сублимация меня вполне устраивала, и главное – она нравилась Зверю - эта игра.

- И никуда ты не уйдешь, хотя бы потому, что не захочешь объяснять соседям и родителям, почему у твоей двери можно наблюдать такое явление.

- Ты шантажист, - наконец он улыбнулся, - Ну хорошо, - он принял игру, гордо вздернул подбородок и пафосно изрек:

- Я тебя прощаю.

Я поднялся и замер рядом с ним. Он был так близко.

- Ты доволен? – улыбнулся он.

- Я счастлив, - ответил я, не сводя с него глаз. И это была чистая правда.

- Тогда прекрати уже ломать комедию и обращаться со мной как с девчонкой, - он так забавно сдвинул брови.

Захотелось поцеловать едва заметную складочку между ними…

- Слушаюсь, - ответил я, вытянувшись в струнку.

- Дим, блин! Хватит дурачиться! – он со смехом легонько толкнул меня в грудь, а потом замолчал и, немного подумав, абсолютно серьезно сказал:

- Понимаешь. Мне тяжело от того, что меня иногда вот так… воспринимают… Я не хочу меняться только для того чтобы меня оставили в покое. Но тогда… Это был из ряда вон выходящий случай… И, мне нужно было знать, что твое отношение ко мне из-за этого не изменилось… - он замолчал.

Я развернул его к себе за плечи.

- Послушай меня, Том. Я рад слышать, что мое отношение так много для тебя значит, но я хочу, чтоб ты знал, что оно строится на том, что я знаю о тебе лично. Мне, да и ребятам, безразлично, что там думают на этот счет другие. И ты можешь не сомневаться в этом.

- Я понял, - тихо сказал он, - Спасибо, Ди. Для меня действительно это очень важно.

- Ты всегда можешь на меня рассчитывать.

Он улыбнулся.

- Какие планы на вечер?

- Честно – устал. Все-таки дорога выматывает, и голова немного побаливает. Душно.

- Да. Отдохнешь?

- Пожалуй, да. Давай, может, на неделе пересечемся?

- Да. Обещаю, - я пожал ему руку и вызвал лифт.

Он прижался к стене и просто молча смотрел на меня, пока я рассказывал ему на прощание какой-то анекдот, просто чтобы не молчать.

В финале моего повествования он прыснул смехом, и, уже открывая дверь квартиры, произнес:

- Увидимся.

Том

Утром в субботу я проснулся поздно, около полудня. Ночью уснуть не мог. То читал, то считал слоников, овечек, крокодильчиков. Бесполезно.

Я думал о нем. Вернее, я мог думать только о нем. Другие функции мозга будто отключились. Тогда еще у этих дум был предел. Я не позволял себе переступить его.

Мои мысли не осмеливались забраться под его одежду. Но выкинуть из памяти минувший день, когда он с голым торсом разводил костер и шлялся по моей квартире, я не мог.

Как же он сложен.

Его с натуры рисовать.

Мелькнула идиотская мысль - попросить Олега научить меня рисовать. Хотя, почему идиотская?

В любом случае это интересно. Надо поговорить с ним.

Срубило меня только часа в четыре.

Мои накануне вернулись в Москву на один день, матери надо было куда-то срочно съездить, а сегодня отбывали обратно на дачу.

Я проводил их и остался в полном одиночестве.

И снова начал метаться как зверь в клетке, не зная чем себя занять.

Может быть, Димке позвонить, что-нибудь придумаем?

Эта невинная формулировка вдруг напугала меня до полусмерти.

Позвонить?

А потом что? Пустая хата. И вас двое.

Я почувствовал горячую волну стыда. Она обжигала щеки и заставляла сердце бешено колотиться.

И ты это выдержишь?

Нет.

А если ты как-то проявишь свое к нему отношение?

Блядь, да какое отношение?! Он мой друг. Просто очень близкий друг… Близкий… Близко…Еще ближе... Близость... Близость с ним...

Нет!

Он решит, что я сумасшедший.

Да. Я и есть сумасшедший.

Я хочу мужика.

Нет. Не абстрактно - мужика. А конкретно - именно этого мужика.

Отпираться было глупо. Врать самому себе – бессмысленно.

Я боялся набрать его номер. И при этом бился в плену своего одиночества.

Я не знал чем занять себя, чтобы не думать.

Идиот! Что может быть проще???

Бодро порывшись в ящике стола, я извлек на свет кассету с порнухой и засунул ее в магнитофон.

Пока я варил кофе, до меня доносились совершенно определенного свойства звуки.

Шум кофейника на плите слегка приглушал тона, и было не разобрать, когда стонет мужчина, а когда женщина.

Сейчас яичницу дожарю, пойду гляну.

Все так просто. Надо дать выход сексуальной энергии. Не хочешь с бабами связываться? И не надо.

На самом деле я злился на себя за эту слабость.

Установив в большой комнате на журнальном столике чашку с кофе и тарелку с яичницей, я опустился в кресло перед телевизором.

Спустя пять минут мне стало откровенно скучно.

Никакого намека на возбуждение.

Еще и аппетит пропал.

Я выпил только кофе и, прикрыв глаза, откинулся на спинку кресла.

И вот тогда начало происходить нечто совершенно не входившее в мои планы.

Я слышал низкие мужские стоны, так похожие на его.

Возбуждение накатывало волнами.

Этому не возможно было сопротивляться.

Я открыл глаза и наткнулся на очень эффектный ракурс: делающей минет партнерши, не было в кадре. Камера на несколько секунд зависла над мощным плечом высокого блондина. Сердце оборвалось. Парень не был похож на Димку лицом, но телосложение было почти таким же и светлые волосы закрывали шею.

Я снова опустил веки, не в силах пошевелиться.

И опять эти стоны.

Ди, что ты делаешь со мной?

Я вскочил как ошпаренный, выключил ящик и едва не бегом метнулся в свою комнату.

Я упал на постель, обнял подушку, зарывшись в нее лицом. Какой-то рефлекс страуса.

Смысл прятаться от самого себя?

Я не смел набрать семь цифр, но надеялся, что раздастся телефонный звонок. И боялся этого.

Но в тот день так никто и не позвонил.

Как и на следующий.

Вечером в воскресенье я лежал в своей комнате на диване, глядя в потолок.

Будто из меня выпили все силы.

Ближе к ночи вернулись родители.

Я снова уснул только под утро и в институт поехал совершенно разбитый.

Он так и не позвонил на неделе.

Я не мог ни на чем сосредоточиться. На лекциях мне казалось, что вместо мозгов у меня решето, сквозь которое вытекает вся поступающая информация.

Больно ему это надо. Уперлись ему друзья, похожие на педиков.

… вещал гадкий голосок внутри.

К концу недели я был просто раздавлен.

- Андрей, - мама возникла на пороге моей комнаты, когда я в десятый раз, наверное, пытался сосредоточиться на гномьих приключениях.

- Да, мам.

- Что-то ты плохо выглядишь. Давай может, на дачу вместе съездим?

Я подумал – почему нет.

Во всяком случае, не буду дергаться от телефонных звонков. Воздухом подышу.

Я быстро побросал в сумку какие-то тряпки первой необходимости, и мы отбыли в юго-западном направлении.

Дальше от Москвы. Дальше от него. Но еще ближе к собственному безумию.

Поход на соседскую пьянку тоже настроения не поднял.

Но, по крайней мере, ночью я спал мертвецким сном.

Где он сейчас?

Я проснулся с этой мыслью.

Забудь. Забудь о нем. Найди себе бабу и успокойся.

Я не могу. Не могу. Не хочу… Не хочу никого кроме этого кобеля.

Он тебя презирает. А если бы он знал о чем ты думаешь, он бы руки тебе не подал.

Но другой голос, говорил, что этого не может быть.

Нет. Может, конечно, все не так трагично. Он просто забыл о твоем существовании. Ему что, заняться больше нечем? Он уже с десяток баб за это время поимел, должно быть.

На весь день я ушел гулять. Далеко. За лес. За реку.

В кармане куртки я обнаружил завалявшийся уж недели две как косяк.

Накрыло конкретно.

Я расслабился.

В самом деле, почему я не могу об этом думать? Что в этом плохого? Я же понимаю, что это невозможно. Что этого никогда не будет. Это даже не мечты. Так. Полет воображения.

И я позволил себе думать об ЭТОМ. Представлять себе ЭТО.

Представлять, как он целует меня. «Чувствовать» силу его рук, горячую влагу его желания, нежность его прикосновений и поцелуев. «Слышать» его стоны, когда он, нависая надо мной, прижимается ко мне бедрами. И все это происходит на смятой постели со сбившимися простынями.

Он раздевает меня…

О, Боже, как стыдно!

И раздевается сам…

Какой у него…

Почему-то я был уверен, что знаю «какой»…

Я поймал себя на том, что нервно кусаю губы.

И все-таки тогда я не посмел «додуматься» до какого-то логического завершения.

Я вернулся домой, уже почти протрезвев.

В воскресенье вечером мы ехали в Москву, а впереди нас двигалась гроза.

Выйдя из машины во дворе, я почувствовал, как в лицо пахнуло озоном, и проснулась глупая наивная надежда, что он ждет меня у подъезда.

Но, конечно, там никого не было.

Отец зачем-то пошел к дяде Толе из третьего подъезда, а мы с мамой поднялись наверх.

Мама едва успела повернуть в замке ключ, как второй лифт остановился на этаже и…

На лестничную площадку шагнул он.

Я замер. Все мысли перепутались.

И почему-то накатила волна бесконтрольного, беспричинного страха.

Мне хотелось убежать.

Разумеется, я этого не сделал, но это далось с огромным трудом.

Когда мама прикрыла за собой дверь, он пожал мне руку, и я вздрогнул.

От него веяло теплом, надежностью и силой.

- Я думал, мы пересечемся…

- У тебя, наверное, изменились планы…

Я изо всех сил старался говорить спокойно, сдерживать свое волнение.

Димка опустил голову и покаянно произнес:

- Я не позвонил… Прости…

Он просит у меня прощения?

Сердце забилось часто-часто.

Ничего умнее, чем «все нормально» я просто не мог произнести.

- Нет. Не нормально.

Он подошел ближе и прикоснулся ко мне, заставив поднять голову и посмотреть на него.

О, Боже! Какой мужик!

И я уже не мог отвести глаз. И мне казалось, что по мне все видно даже более чем.

- Что ты себе придумал? Это из-за того случая?

И мне стало нестерпимо стыдно. При чем я сам не мог бы определить точно за что именно: за то, что думал о нем, как о сексуальном партнере; за то, что, упиваясь собственной обидой, сам так ни разу и не позвонил; за то, что стал объектом домогательств или за то, что усомнился в его хорошем ко мне отношении.

- Ничего не изменилось?

О, как он ругал меня за такие мысли! А я стоял перед ним и думал: «Ругай, ругай меня. Говори что хочешь, только будь рядом. Только не оставляй меня так надолго».

А потом он вытворил такое!

- Я дал тебе повод так думать? Прости меня.

И он встал передо мной на колени.

Я отпрянул назад.

- Встань сейчас же!

Это было слишком.

Это слишком не вписывалось в то, что принято считать дружескими отношениями.

Но не мог же он делать это всерьез.

А если не всерьез – ничего себе шуточки!

Он упорно не слушался.

И я нашел это очень трогательным… Этот здоровый сексуальный парень, на которого вешаются все девки района, стоит передо мной на коленях и молит о прощении.

Моя первичная реакция уступила место откровенному возбуждению.

Я отвернулся, делая вид, что собираюсь уйти, а на самом деле просто желая скрыть это не вписывающееся ни в какие рамки обстоятельство.

Подойди к нему ближе. Он обнимет тебя за талию и прижмется щекой к бедру…

Нет!

Он увидит твое возбуждение, поймет, что ты извращенец и не захочет тебя больше видеть!

Нет. Конечно, я не смог уйти, оставив его так. Он же упрямый. И правда будет стоять всю ночь. А у меня отец вот-вот должен был прийти домой.

Уповая только на то, что Димка сам не такой извращенец как я и не будет пялиться мне между ног, я обернулся и простил его тоном, принятым при английском дворе семнадцатого столетия.

И он смотрел на меня так, будто это было посвящением в рыцари.

Получив прощение, мой рыцарь встал и сообщил мне о том, что теперь абсолютно счастлив.

- Послушай меня, Том. Я рад слышать, что мое отношение так много для тебя значит, но я хочу, чтоб ты знал, что оно строится на том, что я знаю о тебе лично. Мне, да и ребятам, безразлично, что там думают на этот счет другие. И ты можешь не сомневаться в этом.

Это было то, что я хотел слышать. Говоря это, он держал меня за плечи, и я таял от ничего, разумеется, не обозначающих, кроме дружеского расположения, прикосновений.

Прощаясь, он обещал позвонить на неделе.

На этот раз, как и во все последующие, он выполнил свое обещание.

Ди

Теперь мы виделись с Томом не только по выходным.

Раз, а то и два в неделю, мы пересекались на буднях.

В родной школе, я договорился со сторожем насчет спортзала, платил ему трешку, и весь вечер мы располагали пространством для тренировок.

У Тома была хорошая реакция, но не хватало техники.

Первое время я, по-моему, только и делал, что валил его на маты.

Надо сказать, это занятие доводило меня до умопомрачения.

Я вообще всегда любил свободные спортивные костюмы, но потом, заметил, что и они не могут скрыть мое возбуждение.

Я стал надевать на этот случай джинсы, они, по крайней мере, хоть от части скрывали те безобразия, которые позволял себе мой «младший братец», когда я оставался с Томом наедине, имея возможность прикасаться к нему и даже прижимать его к себе.

Несколько раз, отрабатывая приемы, я валился на него сверху, зависая над ним в последний момент, удерживая вес на руках.

Боже, это сводило меня с ума!

Он… Он лежал подо мной… Тяжелое сбившееся дыхание, конечно же имело своей причиной физическое напряжение, но иногда мне хотелось обмануть себя и поверить в то, что не только.

А еще, иногда, мне казалось, будто он нарочно поддается. Теоретически он знал, как нужно ответить на мой выпад, но практически, как только я дотрагивался до него, он делал все наоборот. Вернее ничего не делал, чтобы защитить себя.

И я терялся.

Я не знал, что с этим делать.

- Том, соберись, мы уже раз двадцать это делали.

ЭТО…Я бы сделал с тобой ЭТО… Двадцать, тридцать, сорок раз…. Я бы хотел делать с тобой ЭТО всю жизнь…

Я старался как мог скрыть свое состояние, но иногда были моменты, когда это давалось почти через боль. Потом я прокручивал их в памяти тысячи раз.

Он падает на спину, поздно, как ни странно, среагировав на мой выпад, но все же успевает выбить меня из равновесия, и я зависаю над ним, едва не касаясь губами щеки.

«Мне тяжело, когда меня так воспринимают…»

Его слова, сказанные тогда в подъезде, обжигали ледяным холодом невозможности.

Я не смел.

Я запретил себе сметь.

Спустя какое-то время у него стало получаться валить меня. Не то чтобы я ему поддавался, но мы рассчитывали на неожиданность приема, поэтому, работая над его техникой, я так или иначе должен был падать.

Иногда его волосы волной скользили по моей щеке.

Иногда он сам падал на меня, не успевая сгруппироваться.

Иногда у меня заходилось сердце, и я едва не стонал.

И вдруг в середине июня он пропал. Он не подходил к телефону, я не видел его на улице. Нет, я конечно, понимал – сессия и все такое, но мог бы хотя бы предупредить.

И тут меня накрыло – блядь, до него просто дошло!

Ты же как кобель последний себя с ним ведешь! На хуй ему после всего что было, еще и друг извращенец?

Блядь, Том… Прости меня… Прости меня, Том…

Я не знал что мне делать с этим.

Попытаться его найти? И он подумает, что я конченый маньяк.

Объяснить…

Что объяснить? Что у тебя на него стоит? Представляю этот монолог : «Извини, Том, но у меня на тебя, и правда, стоит. Но ты не пугайся, это оно так стоит, по дружески….» Бляяяяяя…

Ко всему этому, я еще понял, что просто не могу без него долго. Будто воздуха не хватает.

Как-то среди недели я забил на халтуру, и у меня освободилось время до вечера.

Местный сатанист Толик снабдил меня библией Лавея, которую я читал в ознакомительных целях. Закурив и погрузившись в чтение на лавке возле подъезда Тома, предварительно прикинув во сколько наш студент обычно приходил домой последнее время, начал ждать.

Пошел дождь, и подуло холодным ветром.

Я посмотрел на часы – половина пятого.

Знал бы, водки бы взял с собой.

Я поправил воротник куртки, ежась от ветра, и заметил краем глаза движение, будто тень, справа.

Я обернулся.

Передо мной стоял Том.

В тонком темном свитере и с сумкой через плечо. С его волос на мокрый асфальт падали капли. Он стоял как парализованный и смотрел на меня, чуть приоткрыв губы.

Я поднялся, и мне показалось, что он готов был сорваться с места и убежать.

Боже, что я наделал!

- Том, Том, пожалуйста, послушай меня, - я сделал жест, означающий, что я не подойду к нему ближе, чем на метр, если он сам этого не захочет.

- Ди, что-то случилось? – он сказал это так, будто мы расстались пятнадцать минут назад и на самом деле все в поряде.

- Том … Нет, но я… Ты просто так внезапно исчез…

- У меня сессия, - каким-то чужим голосом ответил он, - Я должен объясняться?

Действительно. Не должен.

- Просто я волновался. Прости, - я опустил голову.

Что еще я могу сказать?

- Волновался? Думал, выебли меня уже или еще нет?

И вот тут меня переклинило. Я не помнил себя в этот момент. В самом прямом и непосредственном смысле. Во мне поднялась такая ярость. Я не мог бы объяснить в ту минуту, за что я его так ненавижу, но был уверен, что это была настоящая ненависть.

Я развернулся и влепил ему пощечину.

Волна мокрых волос взметнулась над плечом.

Он тихо резко выдохнул и, больше не издав ни звука, уставился на меня, будто только что увидел.

- Ди…

Его растерянный слабый голос.

И теперь я ненавидел уже себя.

Но равнодушие в его глазах было нестерпимым.

Мне хотелось уйти. Туда, под дождь. Чтоб не видно было слез, которые предательски наворачивались на глаза.

Ничего не соображая, я рванул было вниз, но он вцепился мне в плечо и зашептал:

- Прости меня… Прости меня, Ди. Я не хотел… Я не знаю с чего меня понесло… Прости меня.

Мне казалось я схожу с ума.

То он несет какую-то чушь, то просит прощения…

А сам? Сам-то лучше? То он волнуется, то по морде бьет…

- Том, - я пытался говорить спокойно, но его руки на моих плечах… Это словами не описать. Он стоял передо мной, запрокинув голову, и полными слез глазами смотрел мне в глаза. Капли дождя падали на его щеки. На левой горел след от моей ладони.

И самым естественным, самым рациональным, сейчас было бы поцеловать его в щеку и попросить прощения.

И напугать его этим до полусмерти…

Я не мог этого сделать.

- Том, прости меня, я…- я хотел сказать совсем другое, - я не должен был так…- я не знал куда деть руки, хотя, опять, же, самым естественным было бы просто обнять его.

Вместо этого я взял его за запястья и прошептал:

- Я разозлился потому, что ты сказал о себе как о… Я не знаю… Прости меня… Хотя я сам себя вряд ли прощу… - алеющий след на его нежной щеке был мне немым укором, - только не говори о себе так больше, пожалуйста… - я опустил голову.

Как-то странно было все в тот вечер. Нереально. Из-за дождя на улице никого не было. Из-за пышно раздавшейся зелени во дворе, вряд ли нас могли бы видеть из окон. Серые дома. Серое небо. И зеленые молодые листья. Никогда раньше я не обращал внимания на такие вещи.

И он. Растерянный, смущенный, обиженный мной, здоровым идиотом, ребенок.

Да ему в голову не придет никогда то, что настойчиво лезет в мою.

- Забыли, - шепнул он и сжал мою руку.

- Прости…

- Не хочу ничего слышать. И если уж на то пошло, ты…Тоже прости меня. Я… Запутался… Тут еще эта сессия. Прости, что я так закрылся. Может, мне нужно было время, чтобы побыть одному…

Последнюю фразу он произнес, будто обращаясь к самому себе.

- Том, тебе плохо?

- Я не знаю, Ди… Я… Со мной происходит что-то странное, - он судорожно глотнул воздух, - Я стал каким-то нервным, раздражительным, я не хотел, чтобы это на ком-то отразилось.

- Том, разве я бы не понял, если бы ты мне сказал?

А почему он должен мне что-то говорить?

- Я понимаю, что иногда, ну.. вообще никто не нужен…

Врешь! Ни черта ты не понимаешь!

- Нужен, - перебил меня Том, - я думал так будет проще, но… я ошибся.

- Том, у тебя что-то случилось? – он был каким-то странным и это пугало.

- Нет, нет. Просто переутомление, наверное.

- Тебя проводить? – спросил я и осекся.

Ты слишком явно обнаруживаешь свое отношение к нему.

Ты его пугаешь.

Но он вдруг ответил:

- Да.

В лифте, я подпирал спиной стенку, глядя в пол.

Я стоял у него за спиной, когда он открывал дверь ключом.

Мне показалось, что у него дрожали руки.

Электрический свет прыснул в глаза.

- Ты так и будешь там стоять? – спросил Том едва слышно.

Я сделал шаг через порог.

- Давай, может, тяпнем по маленькой? У отца вроде был коньяк… - он проследовал в большую комнату и через минуту появился в поле зрения с бутылкой коньяка.

- Ди, - он посмотрел на меня так, будто я на его глазах удавил младенца, - Ди, что с тобой?

А я не мог пошевелиться.

Потому, что он снял мокрый свитер и стоял передо мной в одних джинсах.

- Тоже… переутомление, наверное, - я глубоко вдохнул и резко выдохнул, стряхивая наваждение.

Так хочется скользить руками по этой коже…

- Ну, наливай, давай, - кажется, мне удалось вернуться в реальность.

Он улыбнулся и потом мы долго сидели на кухне.

Изрядно расслабившись, (видимо то, что вокруг было тепло и сухо после холодной мокрой улицы, тоже сыграло роль), Том вдруг повел плечами, и я чуть не отбил себе внутренности собственным членом.

- Бррр, не могу согреться! Слушай, а разотри меня коньяком!

Я не успел ничего ответить, он вскочил и сунул мне в руку полупустую бутылку.

- Ну, давай же! Я околею от холода сейчас!

То есть мысль про «пойти одеться» его не посещала…

Он повернулся ко мне спиной…

Ну, слава Богу, что так… Хотя…

Какой бы соблазнительной не была его гладкая кожа, я опустил взгляд ниже спины.

Блядь! Какая задница! Не зря у меня еще до более близкого знакомства с Томом слюна капала при виде этой попки!

Ну, давай, Ди, напугай его еще больше! Ты же видишь, что с ним что-то не так! Воспользуйся случаем!

Нет!

Но руки, уже не подчинялись мне.

Капля холодной жидкости скользнула с моей ладони ему на шею, когда он поднял темную волну волос.

Том вздрогнул и судорожно вздохнул.

- Холодно…

- Сейчас будет тепло, - и я чувствовал, как холодный коньяк становится огненным, соприкасаясь с его кожей, там, где скользили мои руки.

По плечам. По позвоночнику. По ребрам.

- Ах! Щекотно, Ди! – он выгнулся и, уронив водопад волос мне на руку, коснулся затылком моего плеча.

Я был на грани потери контроля над собой…

Когда в замке защелкал ключ.

На секунду Том замер, а потом отодвинул меня и пошел в прихожую.

Ольга Владимировна – мама Тома, это единственная женщина в моей жизни, с которой у меня получилась взаимная любовь с первого взгляда.

Увидев, что мы, как аристократы закусываем коньяк лимоном, она выставила на стол еще одну бутылку и все, что к ней прилагалось.

- Да, сегодня отца отоваривали… - говорила она, быстро кроша салат, - а вы чего это пьянствуете?

- Промокли, - Том нашел свой ответ исчерпывающим.

- Ааа, - протянула мама с пониманием.

Ближе к вечеру, когда мы уже успели напиться чаю и протрезветь, Том вышел со мной на лестницу – покурить на дорожку.

- Спасибо, Ди…

- Господи, да за что спасибо –то?

У меня до сих пор горела правая ладонь.

Какой же ты козел, Ди!

- Ну, ты меня согрел, - он закутался в теплую вельветовую рубашку.

- Ну, ты меня тоже! – улыбнулся я, щелкнув пальцами по сонной артерии.

Он засмеялся.

- И мама у тебя замечательная.

- Да, это правда.

Надо ли говорить, что в ту ночь я уснул с большим трудом.

Я бы даже сказал – с очень большим.

… Честно говоря, я не знал – радоваться этому или пугаться. Димка обаял школьного сторожа трехрублевкой и действительно взялся учить меня драться. При этом мое участие в финансировании сторожа даже не обсуждалось. Седов один раз сказал «нет» таким тоном, что я замер перед ним, как кролик перед удавом, и не посмел больше настаивать. Несмотря на то, что аргументы вроде «Это же мне нужно, а не ему», постоянно роились у меня в голове.

Зачем он это делает?

Сами занятия… Что тут можно сказать… Рядом со мной был здоровый сильный мужик, которого я безумно хотел, и который, в прямом смысле, мог вертеть мной как угодно. Не трудно представить, что я чувствовал, когда он прижимался ко мне, когда я ощущал силу его рук. Дыхание безнадежно сбивалось, я терялся и делал все наоборот, в результате чего часто оказывался распятым под ним на матах. Меня в жар бросало, когда он нависал надо мной. Пару раз мне показалось… Конечно же показалось… Что мне в бедро упирается его…

Нет!

Я возвращался домой и отходил в холодном душе, но и от этого эффект был не долгим. Я больше так не мог.

И не мог найти предлог, чтобы остановиться.

И тогда я сделал такую глупость…

Я запретил себе его видеть.

Будто это могло помочь.

Нагрянула сессия и, я, собрав всю волю, направил свои мысли на зачеты и экзамены.

Тогда мама стала замечать, что я стал замкнутым и раздражительным. На все ее попытки понять меня идиота, я реагировал еще большим раздражением.

Я запирался в комнате, надевал наушники и просил, чтобы ни под каким предлогом меня не звали к телефону.

Если я увижу его, услышу его голос, я просто не выдержу.

Мое тело будто взбунтовалось против такого… насилия? Да, пожалуй. Начались головные боли. Пропал аппетит, и у меня появились серьезные подозрения относительно гастрита.

Чем дальше я заходил в воплощении этой глупой идеи, тем хуже я себя чувствовал.

Я не мог спать по ночам, забивая себе голову английским, а с утра еле вставал, чтобы поехать в институт.

Мать старалась делать вид, что все в порядке и не напрягала меня больше расспросами. На этом фоне я чувствовал себя просто неблагодарной скотиной. Отец, скорее всего, тоже видел, что со мной что-то не так, но никогда ни о чем не спрашивал, очевидно полагая, что мальчик я уже бОльшенький и сам разберусь со своими проблемами. В общем-то, он был прав. Только никто из моих родителей и не подозревал какого рода эти проблемы. Не дай Бог они бы об этом узнали.

Через неделю я уже просто задыхался без него.

Однажды, рано утром, я увидел его на автобусной остановке рядом с моим домом. Это было странно, потому, что те же маршруты останавливались и возле его дома. Тогда я повел себя еще глупее, я пошел пешком через овраг к шоссе и там сел на троллейбус.

Как сейчас помню, это была пятница. Я возвращался домой и попал под ливень.

Я шел от остановки медленно, ноги были как ватные. Похоже, мне все-таки удалось довести себя до ручки. Я рассматривал отражение серого неба в лужах, и мне хотелось плакать.

Только этого не хватало! Что ж я за баба-то, правда!

Голову я поднял, только дойдя до подъезда.

Димка поднялся со скамейки под козырьком.

Он сделал такое движение, будто боялся ко мне приблизиться.

Любой ценой, как мне тогда казалось, нужно было держать лицо.

На вопрос Димки относительно того, куда я провалился, я… Да я просто нахамил ему…

Что ж ты делаешь, засранец?! Он же правда за тебя волнуется!

А хули ему волноваться?

Моя паранойя достигла своего пика, и я ляпнул:

- Что, волновался выебли меня уже или нет?

Мне кажется, что в тот момент я вообще не соображал что говорю.

Ровно до той секунды, когда он наотмашь ударил меня по щеке.

Обжигающая и отрезвляющая боль.

Так странно… Даже это прикосновение было желанным.

Блядь, да ты, Андрюха, конченый извращенец!

Я будто проснулся от какого-то кошмарного сна.

Боже, что я делаю?

Он бросил на меня уничтожающий взгляд и шагнул вперед с твердым намерением уйти.

И я понял, что просто умру, прямо здесь и сейчас перестану дышать, если он это сделает.

- Прости меня.. Прости меня, Ди…- я вцепился в его плечо.

Если бы он хотел, он бы конечно вырвался, но… он не хотел…

Я шептал ему извинения, а он смотрел на меня каким-то сумасшедшим потерянным взглядом, а потом взял за запястья и… я вдруг понял, что плачу.

Плачу от счастья, что он рядом, что он прикасается ко мне, смотрит на меня.

Мне казалось, что если я перестану прикасаться к нему, мое сердце остановится.

Я затащил его к себе домой.

Плохо соображая, что делаю, я трясущимися руками открывал дверь в квартиру.

Будь что будет…

Пока я стаскивал с себя мокрый свитер и искал в баре коньяк, Димка мялся в прихожей.

- Ну давай, на кухню пошли… - я осекся.

Он так смотрел, что мне стало страшно. Нет, я боялся не его. Меня пугала сама ситуация. И как у меня мозгов хватило показаться перед ним в таком виде?! Хотя, что в этом, собственно, такого?

С Лехой они, например, и по бабам частенько ходят вместе, уж, наверное, не одетыми они это делают.

Это…

Пока мы пили, я расслабился и обнаглел настолько, что попросил его растереть меня коньяком.

Я соврал, что замерз. На самом деле мне было жарко.

Но мне так хотелось почувствовать его руки…

И он сделал это.

Боже мой, еще секунда, и я не знаю, чем бы все это закончилось, если бы не пришла мама.

Нет, вообще, мама лояльно относилась всегда к моим приятелям и подружкам, но с Димкой было что-то особенное.

Они разговаривали так, будто были давно знакомы, а я сидел и думал о том, что в детстве мне всегда хотелось иметь старшего брата, почему-то.

Мы добили коньяк. Мама нас накормила, двух распиздяев, закусывающих его лимоном на голодный желудок. Напоила чаем.

Вечером я проводил Димку до лифта.

Так не хотелось, чтобы он уходил, но в тот день и так произошло уже слишком много событий, и осталось слишком много воспоминаний на ночь.

Будто гора упала с плеч.

После его ухода я вдруг почувствовал такую сладкую усталость, что меня сморило спать прямо в кресле с « Хоббитом».

Я проснулся, когда уже стемнело. Проснулся, почувствовав на себе пристальный взгляд.

Мама сидела в кресле напротив и как-то странно смотрела на меня.

- Что такое, мам? – я потер глаза и огляделся.

- Я рада, что у тебя все в порядке, сынок.

Она подошла, поцеловала меня в лоб и прикрыла за собой дверь.