На пресс-конференции был жуткий бедлам: двери хлопали, все сновали туда-сюда, голова шла кругом, да еще откуда-то сквозняком потянуло. Томас зябко поежился и натянул свой замшевый пиджак… так-то лучше.

Но голова уже все равно начала болеть, надо бы послать кого-нибудь в аптеку. Он и вовсе не поехал бы на это мероприятие, но как артист, который остро нуждается в любой рекламе, особенно теперь - после распада МТ, он не смог отказаться от заманчивого предложения - поучаствовать в числе прочих знаменитостей на открытии нового музыкального канала. Все же он для вида покапризничал - ему нужно было точно знать, что Дитер не будет там присутствовать. И вообще не будет мозолить ему глаза. Устроитель убеждал его по телефону высоким, немного визгливым голосом:

- Ну что вы, герр Андерс, мы бы ни в коем случае не допустили… э-э…Если таково ваше пожелание… сделаем все возможное…э-э… чтобы…

Томас терпеливо ждал, но, поняв, что бессвязные заверения еще долго не кончатся, пришел тому на помощь:

- Хорошо, если вы даете мне гарантию, то не о чем говорить, я согласен… И мне тоже… Да, конечно… И мне тоже… Да-да, до свиданья, господин Бениг.

И вот он здесь. После перерезания ленточки - журналисты, потом банкет. Но он вряд ли на него пойдет - суета не по нему. Лучше он сейчас сам сходит в ближайшую аптеку, потом даст интервью, а потом отправится домой. Да, так он и сделает.

Томас припомнил, через какую дверь он попал в зал и направился к выходу. В комнате за дверью раздавались взрывы хохота. Внезапно среди шума он узнал голос Дитера. Так значит он тоже здесь! Его мгновенно бросило в жар от ярости: на Дитера, на Бенига, на самого себя за недогадливость. Черт! Должен ведь был догадаться, что уж Дитер точно не пропустит такое событие! А Бениг-то каков, скотина! Да и сам хорош - нельзя быть таким доверчивым… Лихорадочная дрожь усилилась.

****

Через некоторое время Дитер забыл о Томасе и продолжил интервью, как ни в чем не бывало. Но тут Дитера опять как будто кипятком окатило. Из-за двери послышались нежные, как будто робкие звуки рояля - багатель "К Элизе". Он узнал эти звуки и застыл, глядя в одну точку и не в силах очнуться. Пронзительно-сладкие, щемящие воспоминания охватили его, сердце провалилось в живот и вернулось обратно, сдавленное железным обручем. Он сцепил руки под столом так, что костяшки пальцев побелели, и всунул их меж колен, бессознательно покачиваясь, как от сильной боли. Журналисты наблюдали за "звездой", озадаченно перешептываясь, иронически переглядываясь и усмехаясь. Дитер ничего этого не замечал. Он вспомнил, он все вспомнил…

Давно это было - еще до начала всего. До начала МТ. Томас иногда играл ему классические композиции Шопена, Рахманинова, Бетховена. Дитер, конечно, знал классиков, но сам их никогда не играл - техники не хватало, да и желания не было, он не особенно любил такую музыку. А вот когда Томас начинал играть - другое дело. Томас любил искусство ради искусства (фразу украла у О. Уайльда =). Он часто рассказывал Дитеру о великих композиторах, а еще увлеченнее играл их произведения, поглядывая на Дитера с мягкой улыбкой и приглашая разделить свой восторг от музыки. Дитер в такие моменты забывал о своей неприязни к классике. Он лежал на каком-нибудь диванчике и заворожено смотрел на руки Андерса, его тонкие смуглые пальцы, проворно порхавшие по клавишам. Из-под его гибких пальчиков лилась дивная мелодия. И под эту музыку он представлял себе многое… очень многое. Если бы этот мальчик вдруг узнал о посещавших Дитера мыслях! О, он не улыбался бы так по-детски доверчиво и простодушно! Иногда Дитеру хотелось озвучить свои пошлые мысли - именно для того, чтобы скомкать идеальный мир Андерса, чтобы со злорадством увидеть, как его смуглое лицо посереет, как померкнет мягкий свет в его глазах, и он с ужасом отшатнется от Дитера, такого "нехорошего" Дитера!

В такие моменты он чувствовал себя негодяем и тут же раскаивался в своих порывах. Он понимал, что никогда не сможет крикнуть ему в лицо: "Да посмотри же ты вокруг! Неужели ты не замечаешь всю эту грязь, или ты нарочно носишь розовые очки, чтобы подольше оставаться ребенком! Нельзя же быть таким не от мира сего!". Иногда его дико раздражала привычка Томаса втыкать голову в песок при любом проявлении насилия, даже словесного. Иногда восхищала его способность не замечать грязь или даже находить ей оправдание. Он знал, что никогда не сможет быть таким терпимым и ровным, и завидовал спокойствию Томаса…

****

Ему снились сны. В них ему являлся Томас Андерс. До этого он не знал, что такое эротические сны, даже насмотревшись порнухи. А тут даже не девушки, а парень! Чаще всего ему снилось, что они оба голые на бескрайней кровати, Дитер лежит на спине, а Томас сидит у него на бедрах и, низко нагнувшись, скользит гибким, влажным язычком по груди, соскам, пока Дитер жадно шарит руками по его хрупкому телу, горячей шелковистой коже. Иногда во сне Дитер пугался и очень сильно - густая масса волос закрывала Томасу лицо, а Дитеру очень хотелось его видеть. Он пытался как-то укротить непослушные волосы Томаса, убирая их с его лица, или хотя бы перекинуть их на одну сторону, но Томас, хотя и не препятствовал ему, нагибался все ниже, как будто пряча лицо. И вот в этот-то момент Дитера охватывал жуткий страх - а вдруг это вообще не Томас! Или может, еще хуже - Томас стыдится своего лица, потому что оно как-то изуродовано. Это уже было похоже на самый настоящий бред. И Дитер, вскакивая ночью весь в холодном поту, тряс головой, пил снотворное и проваливался в тяжелый черный сон без сновидений.

Наутро он мчался к телефону и первым делом справлялся у Тома, не случилось ли чего. Но полностью успокаивался он только тогда, когда видел его уже днем в целости и сохранности. Он забывал свои ночные кошмары и становился прежним Дитером - веселым, шумливым и хамоватым.

Он опять начинал пялиться на Тома, представляя совместные постельные сцены. От таких сцен Дитера бросало в жар. Самым возбуждающим Дитеру казалось не его изящное сложение, не его вьющиеся мягкие волосы или даже смазливая мордашка, а то невинное выражение глаз, которое только на сцене преображалось в надменный взгляд. С музыкантами из их команды, с хорошими знакомыми и друзьями его глаза опять становились добрыми, безмятежными; он умел так взглянуть на человека, так подбодрить его, что тому казалось, будто его обняла сама Фортуна. Все малейшие нюансы ЕГО настроения Дитер определял по взгляду. Когда Дитер успел все это заметить? О, у него была масса времени - каждый раз, когда Дитер знал, что на него не смотрят, он буквально пожирал глазами своего партнера по дуэту, он облизывался на Томаса, как кот на сметану.

Мелодия заиграла быстрее, и Дитер вынырнул из воспоминаний. С чего вообще Томас исполнял эту багатель? Может, журналисты попросили? Но обычно он играет минуту, не больше. В чем же дело? Может, он все-таки заметил меня и играет сейчас так долго, намекая, что прощает все?! А может, не прощает, а прощается? Дитер нетерпеливо что-то буркнул в ответ на очередной вопрос и заторопил журналистов - у него назначена встреча, ему нужно закругляться. Но пока журналисты "закруглялись", рояль умолк. Быстро, пока никто не заметил, он выскочил в соседний зал и недоуменно замер - там никого не было - ни Томаса, ни журналистов. Там даже рояля не было! Галлюцинация? Похоже, у него потихоньку съезжает крыша. Его взгляд упал на музыкальный центр, стоявший в углу и несколько CD - одна коробка была раскрыта, и в ней не было диска. Он медленно поднял ее и прочитал название "Лучшие хиты классики XVII-XIX вв". Перед глазами появилась красная пелена, и он с хриплым рычанием шваркнул диск об стенку.

****

Томас взял себя в руки, толкнул дверь и, сделав сосредоточенное лицо, неторопливо прошел к противоположной двери, якобы не заметив своего бывшего партнера по дуэту. К счастью, журналисты сидели спиной к двери и ничего не заметили. Ффух! Он прислонился спиной к двери, откинув назад голову, как будто прошел тяжелое испытание. Какая аптека, какое лекарство! Домой и спать! Напряжение отпустило его, и он вяло поплелся на выход. Сколько же здесь помещений? Вот и выход.